В этом выпуске мы предлагаем вашему вниманию сокращенный вариант книги профессора А. П. Лебедева «Эпоха гонений на христиан». Книга была написана и впервые издана в конце 19 века, но не утратила своей актуальности до сегодняшнего дня.

Христиане евангельского направления в большей степени знакомы с современным периодом гонений. Еще живы люди, пережившие преследования советских времен. Изданы книги тех, кто прошел эти гонения. Это ценный духовный опыт.

Знакомство с историей гонений, которые проходила церковь первых веков также послужит примером и ободрением для многих христиан, поможет увидеть в событиях истории параллели нашему времени и сделать важные выводы для нашей жизни.

Государство изменило свое отношение к верующим, и мы живем в период мира и спокойствия. Изменяется в лучшую сторону и материальное положение многих людей. Вся религиозная деятельность, которую так долго запрещали, стала теперь возможной.

Кажется, что христиане, получив свободу для действий, должны были бы направить все свои силы на удовлетворение своих духовных нужд в посещении собраний, совместных молитвах, общении, проповеди Евангелия и т.д.

Вместо этого современное состояние церквей отмечено духовным охлаждением верующих, расположением их к миру и, как следствие, отпадением многих от веры.

Писание предупреждает нас словами Апостола Павла: «Так поступайте, зная время, что наступил уже час пробудиться нам от сна». Мы должны быть подобны мудрым девам из евангельской истории и не пропустить времени, когда придет Господь.

Библия говорит, что «мир лежит во зле», что «все желающие жить благочестиво будут гонимы». История показывает, что периоды мира и спокойствия сменяются периодами трудностей.

Сможет ли церковь устоять, когда наступят «времена тяжкие»? В каком мы сегодня состоянии? Готовы ли мы сегодня к тому, чтобы, если потребуется, отрешиться от всего, что имеем, а притом и от самой жизни, чтобы быть учениками Иисуса? Соль не потеряла ли силу?

Да поможет нам Господь рассуждать над этими вопросами, чтобы не спать, но «бодрствовать и трезвиться»!

Евгений Дулесин.

[ вернуться к оглавлению ]

Алексей Петрович Лебедев,
профессор Императорского Московского Университета.

«Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире.»

Репринтное воспроизведение издания: СПб.,1910 г.
Авторский стиль при сокращении текста сохранен.

1. О причинах гонений на христиан во 2, 3 и начале 4 века.

Отношение правительственной римской власти к распространявшемуся среди империи обществу христианскому выразилось во 2, 3 и начале 4 века в гонениях на христиан. Чтобы понять надлежащим образом свойства и характер этих преследований, нужно наперед строже изучить самые причины их. Причины эти троякого рода: государственные, общественные и религиозные.

[ вернуться к оглавлению ]

1) Причины государственные.

Христианство своими требованиями шло в разрез с тем, что составляло сущность представлений о власти государственной.

Языческая древность чужда была идей о свободе убеждений в деле религии и совести. Языческая идея государства заключала в себе право полновластного распоряжения всей совокупностью жизни граждан. Все, что не хотело жить и развиваться, не служа целям государственным, – все это было непонятно для древности, чуждо ее духу.

С появлением христианства из-под эгиды этой власти отторгалась целая область деятельности человеческой – область религиозной жизни человека.

Самые великие умы древности ничего не знали о самостоятельности религиозной, о религии и религиозности, не подчиненных государству. Платон в своем «Идеальном государстве» дает государству такую власть над человеком, при которой не остается никакого места ни для личной ни для религиозной свободы.

По мнению другого великого мыслителя древности Аристотеля (в «Политике») человек есть существо исключительно политическое, и жизнь государственная есть все для него. Замечательнейший римский мыслитель Цицерон говорит также:«Государство родило нас и воспитало для того, чтобы лучшие и высшие силы нашей души, разума и рассудка употреблять в свою собственную (государственную) пользу, а в нашу личную пользу оставлять столько, сколько будет оставаться за удовлетворением его собственных нужд» (Республика 1. 4).

Римское государство было лишь осуществлением этих идей древности. Государство у римлян было единственно высшим идеалом и путеводною звездою, которая в качестве высшего рока давала направление всем силам народной жизни. Оно было как бы божеством, и все, что стояло вне отношения к государству, было бесполезно и незаконно. Поэтому и самая священнейшая вещь – религия – была одной из функций государственной власти.

Все императоры Рима, начиная от Августа, были в тоже время верховными первосвященниками. Словом, религия в римской империи не имела ни малейшей самостоятельности, она находилась под строгим контролем государственной власти.

Что же теперь христианство?.. Христиане открыто заявляли, что человек, подчиненный государственной власти в других отношениях, свободен от подчинения этой власти в сфере религиозной. Они хотели жить в этом отношении без контроля государственного, но этого не признавала государственная власть и признавать не хотела. Апологет 2 века Тертуллиан заявляет перед римским правительством, что «всякий может располагать собою, так же точно волен поступать человек и в деле религии. Право естественное, право общечеловеческое требует, чтобы каждому было предоставлено поклоняться тому, кому он хочет. Религия одного не может быть ни вредна ни полезна для другого» (Апология гл. 28).

В этих словах Тертуллиан ясно высказывает мысль, что христианство решительно не признает за языческим государством права санкции в делах религии, – мысль, которая шла вопреки всем традициям Рима.

Со всею силою непоколебимости в убеждениях развивает ту же мысль другой великий апологет древности, Ориген, в 3 веке. Он открыто заявляет: «Если естественный, божественный закон повелевает нам то, что расходится с законодательством страны, то должно это последнее – законодательство страны – оставлять без внимания и, пренебрегая волею человеческих законодателей, слушаться только воли божественной, каковы бы ни соединялись с этим опасности и труды, даже если бы пришлось потерпеть смерть и посрамление. Мы, христиане, признавая естественный закон (или, что тоже, закон совести) высшим божественным законом, мы стремимся соблюдать его и отвергаем законы нечестивые» (Против Цельса, 5, 37).

Мог ли Рим позволить свободное распространение таких идей, которые были отрицанием его коренных прав?

Тогда как в древности над всем царила государственная власть, ее авторитет высился над всеми другими авторитетами, в христианстве и христианах эта власть встречает врага, готового лишить ее права ее, возобладать и возвыситься над нею. Оставить без противодействия такое явление, как христианство, значило бы для Рима открыто отказаться от своих вековых прав. Поэтому римское правительство, если оно хорошо сознавало требования и стремления христианства, необходимо должно было преследовать христиан.

Замечательный факт, – систематическими гонителями христианства были именно те государи римские, которые отличались наибольшей рассудительностью, наибольшим пониманием положения дел государственных, каковы: Траян, Марк Аврелий, Декий, Диоклетиан; между тем как злые и порочные государи, но мало входившие в сущность дел государственных, как Нерон, Каракалла и Коммод, или вовсе не преследовали христиан, или, если и преследовали, то не видели в этом какой-нибудь государственной задачи.

Более проницательные государи понимали ту великость требований, какие предъявлялись христианством правительству римскому, понимали, что христианство требовало – ни много ни мало как полного коренного изменения идей, легших в основу всемирной империи.

И вот кровь мучеников льется, но не даром льется эта кровь: ею покупается дражайшее из всех прав человеческих – право свободного христианского убеждения.

[ вернуться к оглавлению ]

2) Причины религиозные.

Скажем сначала, почему христианство не могло свободно распространяться и утверждаться между римскими гражданами.

Государство римское поставляло своей задачей оберегать свою отечественную религию. Оно видело в этом свою священнейшую обязанность.

Это стремление можно находить у всех римских императоров. Император Август очень заботился о поддержании римской религии. Он перестраивал храмы, чествовал жрецов и наблюдал за строгим исполнением церемоний. Преемники следовали его примеру. Тиберий отлично знал древние обычаи и не позволял делать в них ни малейшей отмены. Император Клавдий был набожен. Даже при самых дурных государях, умышленно пренебрегавших преданиями Августа, римская религия никогда не оставалась в полном пренебрежении, например при Нероне. А что касается лучших государей последующего времени, то они оказывали полное уважение национальной религии. Так поступал Веспасиан и императоры из фамилии Антонинов, так же поступали и позднейшие римские государи.

После этого понятно, могли ли находить себе пощаду христиане у римского правительства, христиане, которые употребляли все меры к тому, чтобы отторгать римских граждан от их древней религии. Отпадение римских граждан от отечественной религии рассматривалось как отпадение от самого государства, как стремление революционное, антигосударственное. В этом отношении замечательны слова Мецената, с которыми он обращается к Августу: «Почитай сам богов непременно по отечественным законам и принуждай других почитать таким же образом. Тех же, кто водит что- либо чуждое, преследуй и наказывай не только за то, что они богов презирают, но и за то, что они, презирая их, презирают и все другое, за то, что, вводя новые божества, соблазняют к принятию новых законов. Отсюда происходят потом заговоры и тайные союзы, отнюдь не терпимые в монархии».

Поэтому, если христианство появлялось между римскими гражданами, оно должно было рассматриваться со стороны властей не как только религиозное преступление, но и как преступление политическое.

Правда, по-видимому, римская власть уже не так-то строго блюла за чистотою своей религии, как мы указывали. Известно, что культ римский того времени нередко в свою сферу принимал божества из культов иноземных. Мы видим, что Зевс Эллады становится рядом с Юпитером Рима, а Гера подле Юноны. Нельзя ли выводить отсюда заключения, что и христианство могло найти себе такой же доступ в среду римских граждан?

Но такая возможность не имела места в отношении к христианскому Богу. И это по многим причинам. Во-первых, такое допущение неримских божеств к почитанию их гражданами делалось не иначе, как с позволения римского сената. А такого дозволения христиане тщетно ждали на первых порах. Во-вторых, культ данного божества если и допускался в среде граждан, то не иначе, как с такими или другими видоизменениями, чего, конечно, никак не могло терпеть христианство.

Притом при подобном допущении необходимым условием поставлялось, чтобы вместе с обрядами, какие предписывались новым культом, его последователями строго сохранялись и наблюдались и обряды римского культа.

Замечательно, в гонение императора Валериана правительство римское предлагало христианам воспользоваться этим видом терпимости римской, т.е. оно хотело дозволить им почитание Христа, но под условием, чтобы вместе с этим были соблюдаемы и обычные религиозные обряды римские (Евсевий Памфил, Церковная История 7, 11).

Но само собой понятно, что христианство не могло и не хотело допускать подобного компромисса с религией римской, зная, что невозможно служить двум господам.

В то время, когда появляется и распространяется христианство, римская религия получает весьма важное приращение в своем культе. Это приращение сделалось источником многих бед для христиан. Мы говорим о так называемом «культе цезарей». Быть может, ни из-за чего другого не было пролито так много христианской крови, как из-за этого рода религиозного почитания у Римлян.

Скажем несколько слов о происхождении этого культа. Римская религия с самого начала не была религией натуралистической: религиозное почитание римлян видело в своих богах олицетворение всех тех сил, от которых зависело счастье и благоденствие государства. Служение Юпитеру здесь не было тем служением, какое воздавалось в Греции Зевсу, олицетворявшему светлое небо. Юпитер в Риме был олицетворением высшего государственного порядка, он представлялся невидимым главой именно государства. И вообще все государственные функции у римлян непременно олицетворялись в каком-нибудь божестве. С появлением в Риме власти монархической, последовательность религиозного развития римлян требовала, чтобы эта новая функция государственная была представлена в каком-нибудь божестве, покровителе этой власти; в этом полагали залог счастья и благоденствия государственного. Таким божеством и сделалось отвлеченное понятие: гений императора. Император должен иметь гения, который бы охранял его и руководил им. Сама по себе эта вера в гения императора не вела к какому-нибудь суеверному поклонению императорам, но тщеславие римских цезарей и низкое ласкательство подданных из простого почитания гения императоров сделали личное обоготворение монархов.

Начался этот культ цезарей с Августа и продолжал свое существование во все время языческой римской империи. Стали обоготворять не только умерших цезарей, но и живых. Этот культ в некотором смысле стал во главе религии римской. Он был для всех принудительным. Считалось обязательным иметь у себя в доме образ царствующего императора между своими пенатами. Так, в царствование Марка Аврелия римляне считали безбожником всякого, кто не имел у себя в доме хоть какого-нибудь его изображения. За соблюдением культа цезарей смотрели строго, и кто по небрежности или неуважению не хотел выражать чествования императору, с таким поступали как с величайшим преступником.

Известный Цельс говорит к христианам: «Разве есть что худое в том, чтобы приобретать благоволение владыки людей; ведь не без божественного благоизволения получается власть над миром? Если от тебя требуют клятвы именем императора, тут нет ничего дурного; ибо все, что ты имеешь в жизни, получаешь от императора».

Но христиане думали иначе, и при всяком случае открыто заявляли о своем решительном несогласии поклоняться императору. Тертуллиан, вооружаясь против этого поклонения, говорит христианину: «Отдай деньги твои кесарю, а себя самого Богу. Но если все будешь отдавать кесарю, что же останется для Бога? Я хочу, замечает Тертуллиан, называть императора владыкой, но только в обыкновенном смысле, если я не принуждаюсь поставлять его владыкой на место Бога» (Апология, гл.45).

Сцены противления со стороны христиан требованиям обоготворять императора, сцены, подобные нижеследующей, были явлением обыкновенным.

Проконсул одной провинции замечает христианину: «Ты должен любить императора как прилично человеку, живущему под покровительством римских законов». Выслушав ответ христианина, что он любит императора, проконсул говорит:«Чтоб свидетельствовать свою покорность императору, принеси с нами жертву императору».

Христианин решительно отказывается от исполнения этого требования:«Я молюсь Богу, восклицает он, за императора, но жертвы в честь его нельзя ни требовать, ни приносить, ибо можно ли воздавать божеские почести человеку?» Вследствие подобных заявлений со стороны христиан, на них падало тягчайшее обвинение в оскорблении царского величества.

Римляне были очень терпимы к религиям чуждым, они не тревожили религиозной совести иноземцев. Иноземец, не римский гражданин, мог поклоняться богу, какому хотел. Различные чужеземные культы, греческий, малоазийский, египетский и самый иудейский, свободно отправлялись повсюду. Эти чужеземцы только обязаны были держать себя уважительно по отношению к римскому государственному культу и отправлять свои обряды частным образом, скромно, не навязывая их другим, а особенно не показываясь с ними на публичных местах города; этим культам позволено было держаться на окраинах Рима. Не допущен был для подобных культов прозелитизм между римскими гражданами.

Наряду с указанными языческими культами и иудеям разрешено было невозбранное исполнение их религиозных обрядов. Это тем страннее представляется, что между римским язычеством и иудейством было менее точек соприкосновения, чем между римским и другими языческими культами; тем удивительнее, что иудеи, вследствие гордого притязания на исключительную святость, стали для римлян племенем ненавистным. Римлянам крайне не нравилось в иудеях, что они даже в обыкновенных житейских отношениях старались держаться как можно дальше от прочих сограждан, не покупали у язычников хлеба, масла и других предметов житейского обихода, не говорили на их языке, не принимали их в свидетели и т.д.

Главное основание, на котором утверждалась веротерпимость римлян относительно чуждых для них культов, состояло в том, что это были культы определенных национальностей, отечественные культы известных народов. Римляне, как политеисты, не были фанатичны относительно чужих богов. Они объявляли неприкосновенным богопочитание каждого из завоеванных ими народов, надеясь через то частью расположить к себе побежденные народы, частью снискать покровительство самих богов этих народов.

Со своей стороны почитатели иноземных культов не давали римлянам повода гневаться на них. Чужеземные культы остерегаются принимать перед римской религией тон презрительный и гордый. Так уважительно относились к римскому культу прочие языческие народы. Не составляли резкого отличия в этом случае и иудеи. Самые иудеи старались по возможности ладить с гордыми римлянами. Правда, иудеи твердо держались своей религии, но разными услугами своим владыкам – римлянам успевали приобрести себе сносное религиозное положение. Они хоть несколько, но все же старались приноравливаться к законам владычествующего народа, за это римляне снисходили к их нравам и обычаям. Когда на иудеев донесено было императору Калигуле, что они недостаточно выражают почитание к священной особе императора, то они отправили депутацию к нему: «Мы приносим жертвы, говорили эти депутаты Калигуле, за тебя, и не простые жертвы, а гекатомбы (сотенные). Мы делали это уже три раза – по случаю твоего вступления на престол, по случаю твоей болезни за твое выздоровление и за твою победу». Разумеется, такие заявления должны были мирить римское правительство с Иудеями.

Но могли римляне в такие же отношения становиться к христианскому культу? Языческая римская власть не видела в христианах того, что давало бы возможность уравнивать христианство с прочими культами. У христиан не было никакого древнего отечественного культа. Христиане на взгляд римского правительства являлись чем-то странным, неестественным, выродками между людьми, ни иудеями ни язычниками, ни тем ни другим...

Христианство с своей проповедью о богопочитании, не привязанной ни к какому месту, ни к какому государству с религиозной точки зрения древности являлось как нечто противное природе вещей, как попрание всякого определенного порядка.

Христиане не имели ничего такого, что находили в каждом религиозном культе, ничего из всего того, что даже у культа иудейского было общего с язычеством. У них не находили – можно себе представить – ни алтарей, ни образов, ни храмов, ни жертв, что так изумляет язычников. «Какая же это религия?» – могли задавать себе вопрос язычники.

И однакож, что казалось совсем невозможным, что христианство, находя себе немалочисленных последователей между всеми сословиями, не исключая самих римских граждан, грозило ниспровержением государственной религии, а с нею и самому государству, поскольку оно тесно было связано с религией. При виде этого, ничего не оставалось делать языческому Риму, как, в чувстве самосохранения, внутренней силе христианства противопоставить по крайней мере силу внешнюю – отсюда гонения, следствие естественное.

[ вернуться к оглавлению ]

3) Причины общественные.

Общество языческое римское было так настроено, что христиане не могли ожидать себе мира и покоя. Все, начиная с самого императора до последнего подданного, чем-нибудь да были недовольны христианами.

Христиане уклонялись от воскурения фимиама и принесения жертв перед статуями императоров. Император римский не мог оставаться равнодушным зрителем такого вольномыслия и упрямства.

Классы интеллигентные и административные смотрели на них, как на врагов цивилизации и негодных граждан, народ, масса считали христиан главной причиной общественных несчастий, полагая, что боги гневаются на распространение такого нечестия, как христианство.

Известно, как иные из христиан первых веков смотрели на древний мир и всю его культуру. Самый строгий приговор, самое жестокое осуждение нередко произносили христиане против всей цивилизации древнего мира, составлявшей славу и гордость греков и римлян.

Наука, искусство, вся образованность языческая подвергались решительному презрению. Желая довольствоваться одной верой, некоторые из первых христиан с ужасом смотрели на философию, считая ее опасной, вредной, матерью всех ересей. «Нет ереси, говорит Тертуллиан, которая бы не имела начала в учении философов…»

В том же роде отзывается о языческой философии, науке и литературе и христианский философ Тациан. "Ваше (языческое) красноречие – восклицает он – есть не иное что, как орудие неправды, ваша поэзия воспевает только ссоры и любовные проделки богов на пагубу людей, глупцы и льстецы были все ваши философы…; все они не были свободны от суетности и притязательности" (Речь против Эллинов, 1-2 гл.).

Вооружаясь против языческой науки и литературы, христианское сознание вооружалось против и таких проявлений эллинской цивилизации, какими были театры. «Театр, по словам Тертуллиана, есть святилище Венеры, дом, посвященный Венере и Бахусу» (О зрелищах, гл.10). В эпоху, о которой мы говорим, театры испортились, они не были тем, чем они были в Древней Греции, и чем они стали в наше время, т.е. значительным фактором в развитии гуманных и нравственных идей.

Ненависть к язычеству у многих христиан не останавливалась и на этом. Она простиралась до воспрещения учиться музыке, живописи и даже содержать школы, так как каждое из этих занятий могло иметь отношение к языческой религии, так, школьный учитель волей-неволей должен был объяснять имена, генеалогию, похождения языческих богов. (Тертуллиан. Об идолопоклонстве, гл. 10).

Представители интеллигенции общества римского, понятно, не могли оставаться равнодушными к таким воззрениям христиан. Ненавистью отвечали они на это христианам.

Подобно классам интеллигентным, классы административные должны были относиться в этом же роде к обществу христианскому. Христиане, по крайней мере некоторые из них, отказывались нести общественные повинности, какие несли другие граждане. Войну, например, они считали за нечто несоответствующее достоинству христианской любви и уклонялись от несения военной службы. Некоторые христиане устраняли себя и от прочих гражданских обязанностей и должностей и от всяких отношений с гражданами языческого мира. До какой степени доходила иногда рознь между языческим обществом и христианами, – это лучше всего показывают следующие слова Тертуллиана. "Язычники и христиане чужды друг друга во всем".

При таком отчуждении христиан от общества языческого естественно, что поведение христиан могло казаться язычникам, дорожившим своей образованностью, государственным строем и учреждениями, – отчуждением от самой цивилизации и возвращением к жизни народов диких и варварских. Общество языческое могло предлагать себе такой вопрос: что будет с государством, с цивилизацией, если все будут так же относиться к римским учреждениям, как относятся христиане? Близко принимая к сердцу интересы своего государства, языческое общество должно было требовать от правительства мер преследования против презрителей и попирателей эллино-римской цивилизации.

Как ненависть к христианам императоров и представителей интеллигенции и администрации, так наконец и нерасположение к ним массы народной могло служить для правительства побуждением гнать и преследовать христиан. Народ видел в них врагов своих богов и даже считал их людьми без всякой религии. Поводов к накоплению нерасположения к христианам со стороны черни находилось много. Христианин, покидая язычество, отказывается от ремесла приготовления идолов – чернь волнуется против христиан. Христианин отказывается от бесчисленных языческих празднеств – толпа негодует. Христианин при гостях-язычниках не призывает имени Геркулеса за обеденным столом, и ненависть язычников растет.

Ненависть народной толпы против христиан в особенности возрастала во время каких-нибудь общественных бедствий. Если долго не было дождя, отчего происходила засуха, если в Риме Тибр производил наводнение, если Нил в Египте не орошал полей, если свирепствовала эпидемическая болезнь, если случалось землетрясение, то народная ярость легко возбуждалась против христиан. «Это нужно приписать – говаривал в подобных случаях народ – гневу богов на распространение христианства».

Ненависть масс языческих против христиан поддерживалась в них со стороны. Ее раздували жрецы, лично заинтересованные в поддержке язычества; ее поддерживали различные шарлатаны-волхвы, искусство которых теряло свой кредит через распространение христианства.

Тираническая имперская власть, часто не находя себе поддержки в других слоях общества, искала и находила себе эту поддержку в черни. Деспот, говорит Прессансэ, потому только держит власть в своих руках, что он служит не истинным интересам, а страстям народным; тирания есть всегда результат двоякого подчинения: властелина, который потворствует своему рабу, и раба, который льстит своему властелину.

Поэтому-то владычество императоров римских было вместе с тем и владычеством народа. Недовольный уже одним хлебом, который даром давался ему в столице, и цирком, которым забавляли его, народ из ненависти к христианам еще требовал смерти христиан. Императоры, а за ними и проконсулы провинций, не могли отказывать толпе, на которую они опирались, в ее требованиях. Отсюда мы примечаем то нередкое явление в истории гонений, что гонениям на христиан со стороны правительства предшествуют гонения на них со стороны народа.

После обозрения общих причин, условливавших гонения на христиан, обратимся к рассмотрению самой истории гонений. Сколько именно было гонений на христиан до времени Константина Великого, с цифровой точностью определить трудно. Некоторые историки любили придерживаться круглой цифры: десять, насчитывали десять гонений до Константина. Число это с одной стороны мало; собственно говоря гонения не прекращались во все время 2 и 3 века. Если они прекращались в одном месте, то в это же время начинались в другом. Иногда достаточно было простой вспышки народной ненависти к христианам или нерасположения к ним проконсула, чтобы гонение на христиан возникло в том или ином городе. В этом смысле гонения не прекратились еще и теперь.

С другой стороны, указанное число гонений слишком велико, если примем за масштаб число таких языческих царствований, в которые появлялись прямые указы против христиан. Таких царствований было немного.

На основании твердых исторических данных, открытых гонений на христиан, вследствие императорских указов, можно насчитывать не более пяти: в 1 веке совсем не было такого рода гонений, во 2 веке два – при Траяне и Марке Аврелии, в 3 тоже два – при Декии и Валериане, и, наконец, в начале 4 века – при Диоклетиане.

Не считаем делом научным следить за всеми гонениями, в особенности, когда эти гонения были проявлением прихоти необузданного народа или личной жестокости проконсулов. Нам кажется, что мы сделаем то, что должна сделать наука, если ограничимся историей гонений при таких римских императорах, при которых гонения входили в планы государственные, при которых издавались против христиан определенные указы.

[ вернуться к оглавлению ]

Гонение Траяна.

Гонение Траяна в начале 2 века (99-117 гг.) было первым систематическим гонением на христиан. Мы называем его систематическим потому, что оно вытекало из сознания опасности, какою грозило христианство твердости языческой римской империи. Этим гонение Траяна отличается от других гонений, бывших до этого времени и носивших характер случайности.

Траян не был каким-нибудь слабоумным, но жестоким тираном, который по своему слабоумию вынужден бывает уступить страстям толпы. Траян не был ни Нероном, ни Домицианом. Он был муж серьезного ума, поклонник философии своего времени, друг лучших людей века – Тацита и Плиния Младшего, был искусным политиком.

Поставив своей задачей снова поднять начинавшее дряхлеть римское государство, он был ревностным поборником язычества. Отсюда новая религия не могла ждать от него пощады. При том же, он был очень подозрителен ко всяким вновь возникающим обществам и союзам; он видел в них опасность для государственного благосостояния.

Траяном в начале царствования издан был указ против тайных обществ. Он имел отношение по преимуществу к области Вифинской в Малой Азии. Этот указ не имел в виду общества христианского. В Вифинии сильно процветала жизнь общественная: там любили торжественно проводить важнейшие семейные празднества, любили ежегодно праздновать принятие начальником его новой должности... На каждое такое событие созывалось множество гостей. Такие собрания Траян считал опасными. Ему казалось, что они могли служить зерном для заговоров политических. К ним то и имел отношение закон его о тайных обществах.

С другой стороны, Вифиния часто страдала от пожаров. Чтобы сколько-нибудь помочь беде, общество завело артели из людей простого звания, на обязанности которых было спешить тушением пожара, попросту сказать, учреждены были пожарные команды. Но Траян к таким невинным артелям относился с подозрением; ему казалось, что такие артели могли рождать беспорядки и возмущение в городах.

Итак, закон о тайных обществах ничуть не имел ввиду христиан, однакож на деле он был приложен и к христианам. Этим христиане обязаны усердию проконсула Вифинского, Плиния Младшего.

Плиний Младший принадлежал к лучшим людям своего времени, был хорошо образован, любил литературу и науку, но это не мешало ему или, лучше сказать, пособляло сделаться врагом христиан. Языческий ученый не мог оставаться равнодушным к христианам, которые низко ценили состояние языческой образованности.

Плиний принадлежал к коллегии авгуров, на обязанности которых лежало заботиться об интересах языческого жречества и языческой религии. Да и по душе Плиний был усердным почитателем богов римских; там и здесь он строит на свой счет храмы. Как чиновник, он был очень ревностен и желал быть на хорошем счету у императора.

Плиний назначен был в Вифинию главным образом затем, чтобы устранить многие беспорядки, накопившиеся здесь в правление прежних проконсулов. Плиний тотчас по вступлении в должность обратил внимание и на христиан, начал суд и расправу с ними.

Кто такое были, по его мнению, христиане и как поступал он с ними – все это обстоятельный чиновник подробно описал в своем донесении Траяну. Содержание документа следующее: великое множество христиан, обвиненных в нарушении указа о тайных обществах, представлено было пред Плиния. Плиний был в затруднении, как поступить в подобном случае; с одной стороны потому, что он никогда не присутствовал при делах этого рода, а законодательство давало лишь общие правила относительно религий новых, с другой стороны он был изумлен громадным числом христиан, ибо по его словам «таковых было множество всякого возраста и состояния, и обоего пола», и притом по сознанию Плиния зараза этого суеверия росла все более и более: «…храмы были покинуты, богослужение языческое забыто, жертвы почти ни кем не покупались».

Первым делом Плиния было разведать: что такое в самом деле были христиане. Он подвергает пыткам двух служительниц из христианского общества, которые звались диаконисами. Вероятно, он много рассчитывал на слабость женского пола. И однакож от них он не узнал ничего такого, что могло бы выставлять христиан в невыгодном свете.

Вся вина христиан заключается в следующем: «в определенный день – день солнца (воскресенье) перед рассветом они собирались вместе, пели гимны Христу, как Богу, обязывались друг пред другом чтобы не воровать, не любодействовать, не обманывать, и что: вечером они снова собирались для вкушения пищи простой и обыкновенной (Агапы)». Все это было успокоительно для римского чиновника; одно было из рук вон плохо: это – непоколебимая привязанность христиан к их религии. И Плиний, верный государственным идеям своего времени, находил: "Что бы такое ни было, что христиане исповедуют, – одно упрямство и непоколебимая непреклонность заслуживают казни". Это значит, что римский чиновник, смотря на религию, как на дело подведомственное государству, требовал со стороны христиан подчинения авторитету государственному в делах самой веры.

Плиний принимает строгие меры против христиан: он решительно требует от них отречения от своей веры, требует, чтобы курили ладаном перед бюстами богов и императора, совершали возлияние в честь их. В случае отказа поступать так, после троекратного, но тщетного приглашения последовать требованию, Плиний допускал смертную казнь относительно христиан.

Много было отступников от христианства, по уверению Плиния: запертые было храмы языческие отворились, жертвы снова запылали. Читая известие об этом факте у Плиния – нужно помнить: кто пишет. Пишет римский чиновник, который хотел выставить перед императором особенную ревность в исполнении своих обязанностей. Конечно, отступники могли быть, но едва ли их было много: ведь это была первая пора христианства, когда ревность по вере была изумительно сильна.

Ответ императора был краток: он воспрещает отыскивать христиан наравне с другими преступниками путем полицейским; за ними не должно быть поисков; но если они будут представлены на суд и уличены, они должны быть наказаны, но как? На это Траян отказывается дать ответ, находя, что случай случаю рознь. Впрочем, смертная казнь была обыкновенным наказанием в подобных случаях. Ответ императора Плинию составлен в форме указа, и он и составил первый закон против христиан.

Закон Траяна в сущности был чрезвычайно жесток. Закон дает прямой ответ на вопрос: есть ли христианство само по себе преступление? И ответ дается утвердительный. «Доказанный христианин подлежит казни», по этому указу.

Жизнь христианина оставалась в постоянной опасности. На него мог донести нищий, которому он отказал в подаянии, кредитор, которому он не заплатил в срок, беспорядочный юноша, которому он отказал в руке своей дочери, дурной сосед и т.д. Христианин косвенно лишился возможности прибегнуть с жалобой в суд на какого-либо обидчика, потому что обидчик всегда мог в отмщение указать на христианство обвиняющего.

После этого весьма справедливо замечание Евсевия (3,33) по поводу указа Траянова: "Людям, которые желали делать зло христианам, открывалось после этого указа много к тому поводов. В одних странах чернь, в других правители могли устроять против христиан гонения".

Скажем об актах мученических, сохранившихся до нас от времени гонения Траянова. Таких актов не много, и они, к сожалению, не стоят ни в какой связи с указом Траяна.

Во времена Траяна потерпел мученическую кончину Симеон, второй епископ Иерусалимский, вероятно, брат апостола Иакова, так называемого брата Господня; полагают, что Симеону было уже 120 лет. Он обвинен был какими-то еретиками в том, что он был христианин и потомок Давида, следовательно был презрителем римской религии, – обвинен был и представлен на суд палестинского проконсула Аттика; в продолжение многих дней мужественно вынес различные мучения, и, наконец, был пригвожден ко кресту.

До нас сохранилось несколько древних редакций или актов св. Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского.

Вероятно, Игнатий был арестован в Антиохии по распоряжению местного проконсула по обвинению в приверженности к христианству, как глава тайного общества, а, как известно, тайные общества запрещены были Траяном. Он был осужден и приговорен к растерзанию зверями. Из Антиохии глава христианского общества для исполнения приговора пересылается в Рим.

Переправление осужденных на съедение зверями из провинций в Рим для услаждения римлян было делом обыкновенным. (О Траяне известно, что при нем гладиаторские игры и травля зверей в Риме приняли колоссальный размер. По завоевании Дакии в 107 году праздник в честь события продолжался 123 дня и состоял из зрелищ кровавого свойства.)

В течение пути Игнатий пишет несколько посланий. Между ними замечательно послание в Рим к тамошним христианам, в котором он увещевает их не препятствовать его мученической кончине. Он преисполнен был жажды мученичества и ничего не опасался, как того, чтобы что-нибудь не воспрепятствовало исполниться его желанию соединиться с Христом. Этой жаждой дышат все его послания. «Я пшеница Божия, говорит он, и измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым».

Игнатий боялся со стороны римских христиан чего-то такого, что воспрепятствовало бы ему восхитить мученический венец. В послании к римлянам он пишет: «Боюсь вашей любви, чтобы она не повредила мне, потому что вам легко то, что вы хотите сделать, а мне трудно достигнуть Бога, если вы пожалеете меня». В другом месте того же послания: «Сказываю, что добровольно умираю за Христа, если только вы не воспрепятствуете мне. Умоляю вас: не оказывайте мне неблаговременной любви».

Игнатий переправляется в Рим достаточно длинным путем. Арестантов, по крайней мере не важных, переправляли по империи не с нарочитым конвоем, а пользовались для переправы различными случайными обстоятельствами.

Путешествие Игнатия было очень свободно. Игнатий долго оставался в Смирне, где свободно виделся с епископом Смирнским Поликарпом; принимал многие депутации от других христианских общин, которые являлись подкреплять исповедника и насладиться его беседой. Здесь, в Смирне, он писал свои послания к различным церквам.

Когда Игнатий высадился в гавани, называвшейся Порт, он отправился в Рим. По дороге и в самом Риме его встретили римские христиане с радостью и печалью, с радостью, потому что удостоились видеть богоносца, и печалью, потому что знали, какой жребий ожидает его в столице. Некоторые из христиан не оставляли однако же надежды на освобождение исповедника, о чем ранее знал Игнатий, они хотели достигнуть того, чтобы исповедник был пощажен. Но Игнатий со слезами умолял их, чтобы они никак не препятствовали ему совершить свое течение и соединиться с Богом. После того христиане преклонили колена, а Игнатий произнес молитву к Богу. По окончании молитвы он отведен был в амфитеатр и предан зверям, которые тотчас растерзали его. Остались только твердые части его тела, которые потом и перенесены в Антиохию.

К числу мучеников Траянова времени некоторые историки присоединяют еще Климента, епископа Римского. Хотя нет оснований сомневаться, что Климент скончался мученически и именно при Траяне, но ничего нельзя сказать достоверного об обстоятельствах, при каких это произошло.

[ вернуться к оглавлению ]

Гонение Марка Аврелия.

После царствования Траяна проходит целое полустолетие, в которое мы не встречаем новых законодательных мер против христиан. Лишь царствование знаменитого философа-императора Марка Аврелия (161-180 гг.) повторило в этом отношении царствование Траяна.

Марк Аврелий – философ-стоик, – и гонение на христиан с первого раза представляется каким-то странным сочетанием. Историк Капитолин говорит: «Во всем он показывал великую умеренность, удерживая людей от зла и побуждая к добру… Он старался за каждое преступление налагать меньшее наказание, чем какое положено по закону». Гуманность его была всем известна. Он избегал всякого проявления жестокости.

Спрашивается: чем объяснить, что Марк был гонителем христиан и гонителем жестоким?

Марк Аврелий по своему религиозно-умственному строю представлял собой странное смешение идей философских с грубым суеверием. Язычество и философия равно для него были дороги. Марк Аврелий был в одно и тоже время и жалким суевером, и возвышенным философом. Он прямо верил в реальность языческих богов и их явлений. Если так доверял Марк языческой религии, то понятно, он не мог равнодушно смотреть на новую религию.

При всем том, впрочем, языческое религиозное настроение Марка было второстепенной причиной к гонению на христиан. В Марке философ брал верх над язычником. Стоическая философия в лице Марка образовала такую школу, которая была безмерно горда, имела притязания снова воскресить древний мир. На этом пути эта школа встретила презираемую секту христиан, которая делала успехи, каких не могла ожидать стоическая школа. Секта парализовала влияние школы!

Марк не признавал законным стремления человека решать проблемы, которые не имели прямого приложения к жизни. Между тем каждый христианин искал разрешения вечных проблем о Боге, мире, человеке. Уже с этой точки зрения Марк не мог понимать христианства, смотрел на него враждебно.

Частности учения христианского тоже были неудобоприемлемы для его стоического миросозерцания. Центральная истина христианства – искупление – была совершенно чужда мысли Марка Аврелия. Марк учил, что человек должен искать помощи во всех случаях только в самом себе, в своих силах.

Марк не признавал никакой необходимости в прощении грехов человеку со стороны Божества, в чем состояла практическая сторона искупления; потому что Марк не признавал грехов против Бога: «Кто грешит, говорит он, грешит против самого себя».

Наконец Марк презирал христиан за их живое стремление к мученичеству. Для него мудрец – это человек без стремлений, без порывов, без восторгов, без воодушевления.

Между тем христиане с воодушевлением и восторгом встречают и идут на смерть. Для Марка это не более, как суетное хвастовство. Так враждебно сталкивалась философия Марка с христианством.

Но это еще не все. Марк должен был гнать христиан, как государственный муж, верный идеям своей империи. Может быть, ни один государь 2 и 3 века не был более исполнен языческой идеей о государстве и его правах в отношении к подданным, ни один не презирал более его права индивидуальной свободы совести, чем Марк.

«Цель разумного существа – говорит Марк – это подчиняться законам государства и древнейшему государственному устройству». Никакое отделение себя от общегосподствующих интересов не должно быть терпимо – хотел сказать он.

Всякое стремление к индивидуальной свободе, будь то в общественной жизни, будь то в религии, есть государственное преступление. Это идея чисто римская. Но эта идея должна была сделаться опасной для христианства.

Христиане во всем и всегда давали знать, что они граждане нового религиозного общества, не имевшего ничего общего с религиозным устройством и направлением государства римского, и за это должны были расплачиваться своей кровью, своей жизнью.

Гонение Марка производилось по именному императорскому приказанию, утвердившему гонение на христиан. Апологет Мелитон Сардийский свидетельствует: «Вышли новые указы, которыми преследуется род людей богобоязненных»; по характеру своему, эти указы он называет столь жестокими, что их «не заслуживали бы и неприязненные варвары» (Евсевий 4,26).

Чтобы составить себе более ясное представление об указах Марка и самом гонении – нужно собрать характеристические черты гонения, как они указаны у христианских писателей. Черты гонения Марка новы в сравнении с гонением Траяна. Вот эти черты:

1) Правительство не только приказало хватать христиан, но приказывало отыскивать их, если они скрывались. Теперь «сыщики, по свидетельству Евсевия, употребляли все старание к отысканию христиан».

2) Правительство не хотело наказать христиан как каких нибудь преступников, а желало именно обращать их во что бы то ни стало снова к язычеству. Поэтому разрешены были пытки самые различные. Христиан устрашали зверями, их сажали в мрачные убийственные тюрьмы, растягивали ноги на деревянных колодах. (Евсевий 5.1). Только после всех этих истязаний исповедников предавали смерти.

3) Поощрялись доносы на христиан: т.е. не те только из христиан привлекаемы были к суду, кто объявляли себя христианами, но и те, кто скрытно были христианами. Доносчиков на христиан явилось многое множество. Ибо правдивым доносчикам обещано было хорошее вознаграждение, состоящее в получении имения обвиняемого.

4) Отрекшихся от христианства продолжали морить в темницах. У Евсевия говорится: «Взятые под стражу при наличии гонения и отрекшиеся от Христа были также заключаемы в тюрьму и претерпевали мучения; отречение не приносило им никакой пользы. Исповедовавшие себя тем, чем они были, – христианами, заключаемы были, как христиане, не обвиняясь ни в чем более, напротив, отрекшиеся содержались, как человекоубийцы и беззаконники» (Евсевий 5.1). Это происходило потому, что христиан кроме христианства обвиняли еще в разных самых страшных преступлениях, какие возводила на них народная толпа.

5) Обвинение и преследование христиан как преступников на основании народной молвы. Языческие власти заставляли слуг давать показания против христиан-господ. Эти слуги – язычники, боясь мучений, возводили на христиан «много такого, по словам Евсевия (5:1), чего нельзя ни выразить ни помыслить...»

Обращаемся к мученическим актам, сохранившимся до нас от времен гонения Марка Аврелия. Таких актов не много, но тем драгоценнее они. Первое место между ними занимают мученические акты Поликарпа, епископа Смирнского. Кончина Поликарпа относится учеными к 166 г. Эти акты – не что иное, как собственно послание церкви Смирнской, извещающее прочие церкви о мученической кончине епископа Смирнского и других христиан одновременно с ним. Такими мучениками вместе с Поликарпом были 11 филадельфийцев.

Когда наступило гонение, Поликарп хотел было оставаться в городе Смирне, но христиане убедили его, чтобы он скрылся в деревню, из этой деревни он потом укрывался в другое место. Здесь наконец и нашли его сыщики. Для открытия места нахождения Поликарпа они схватили двух рабов Поликарпа, подвергли одного из них пытке и таким образом выведали о месте, где находился исповедник. Когда сыщики открыли епископа Смирнского, он не устрашился, а приказал накрыть стол и угостить их, сам предался молитве. Затем на осле он отправлен был в город Смирну. На дороге ему встретился главный начальник полиции, посадил его к себе в экипаж и начал уговаривать его отречься от христианства. Когда же христианский епископ не внимал его убеждениям, полицейский начальник вытолкнул его из экипажа, так что исповедник повредил себе ногу, но бодро дошел до города. Затем он приведен был в амфитеатр для допроса проконсулом. Проконсул всячески старался побудить его к отречению от Христа, указывал на седину, грозил зверями, призывал одуматься. На все это Поликарп отвечал: «Мы не меняем лучшего на худшее: хорошо менять только зло на добро». «Вот уже 86 лет я служу Господу». Тогда герольды троекратно провозгласили вслух всем: «Поликарп объявил себя христианином». После этого народная толпа обратилась к распорядителю общественными зрелищами с требованием, чтобы Поликарп был отдан зверям на съедение в амфитеатре. Но он отказал в этом толпе, так как бой с зверями уже кончился. Очевидно, что в это время совершался какой-то языческий праздник в Смирне, в продолжение которого происходили кровавые игры амфитеатра. Тогда народ потребовал, чтобы Поликарп живой был сожжен. Это требование не встретило противодействия в начальстве. Сложен был костер, на нем распростерт мученик; Поликарпа хотели было пригвоздить к дереву, но так как он объявил, что он и без гвоздей останется неподвижен, то его только связали на костре. Костер наконец был зажжен, но тело мученика сопротивлялось разрушительному действию огня. В виду этого один из служителей казни подошел к мученику и пронзил его мечом. Кровь утушила пламя огня. Наконец, язычники сожгли тело Поликарпа, и христианам оставалось только собрать кости и пепел от него, что они и сделали, а также Смиряне постановили воспоминать день его мученической кончины.

Другим замечательным церковно-историческим документом, относящимся к временам гонения Марка Аврелия, служат мученические акты Лионских и Вьеннских христиан в Галлии.

Акты открываются тем, что в самых ужасных чертах описывают народную ненависть к христианам. В них говорится: «Мало того, что для нас закрыт был в ход в дома, бани, народные площади, нам нельзя было показываться в каком бы то ни было месте». Народ неистовствовал при появлении христиан, прибегал к побоям, бросал камнями, грабил, хватал и влачил христиан по улицам. Первомученики не скрывались, а готовы были перенести все за веру. Затем документ с подробностью передает сказание о мужестве и терпении исповедников среди допросов и пыток. С особенным воодушевлением акты говорят о рабыне Бландине, за которую все боялись, как бы она, по своей немощи, не отреклась от Христа, но которая однакож показала себя даже мужественнее мужей. «Бландина, говорят акты, исполнилась такой силы, что самые мучители ее, сменявшие друг друга и всячески мучившие ее с утра до вечера, наконец утомились, изнемогли и признали себя побежденными, потому что не знали уже, что более делать с нею».

Как дело, достойное памяти потомства, акты обозначают поведение при допросе Санкта, диакона Вьеннского. «Между тем, как язычники – говорят акты – удручали исповедника продолжительностью и тяжестью пыток, он с твердостью противостоял им, так что даже не объявил ни своего имени, ни народа, ни города, откуда он, ни того, раб ли он или свободный, но на все эти вопросы отвечал только: «Я христианин». Это ожесточило мучителей, и они так тиранствовали над мучеником, что «все тело его сделалось раною и язвою, все стянулось и потеряло человеческий образ».

Во второй части актов рассказывается о мученической кончине исповедников. Продержав известное время в темнице, исповедников снова подвергли пыткам и наконец предали смерти. Так как подоспела ярмарка в Лионе, во время которой здесь открывался амфитеатр и производился бой зверей, то большая часть мучеников была отдана на растерзание зверям в амфитеатре. В принятии мученической кончины между другими особенно прославились мужеством Санкт и Бландина. Бландина предстает пред глазами читателя с мальчиком Понтиком, лет пятнадцати, братом своим. Понтик, не смотря на свои отроческие лета, перенес с воодушевлением все муки, среди которых и испустил дух. Сама Бландина, по словам актов, пострадав под ударами бичей, под челюстями зверей, на раскаленной сковороде, наконец была опутана сетью и брошена волу. Животное долго бросало ее вверх, и среди таких мучений она скончалась.

Акты в заключение указывают на глубокое смирение мучеников: «Несмотря на то, что они претерпели всевозможные мучения, и сами они не назывались мучениками, и нам не позволяли себя называть этим именем; напротив негодовали, если кто в письме или разговоре называл их мучениками. «Мы только слабые и смиренные исповедники», говорили они сами о себе и просили братий молиться за них.

Акты своим повествованием направляются против монтанизма, который в это время уже довольно распространяется в Малой Азии. Монтанисты не признавали своими братьями падших во время гонений, то есть поколебавшихся в вере, чуждаясь таких. Напротив, акты говорят о галльских мучениках, что они «не превозносились над падшими», – этим давался урок гордому монтанизму.

Далее, мотанисты учили, что нужно всячески домогаться мученической кончины. Поликарп, по их воззрению, не осуществлял идеала истинного христианина. Им могло представляться зазорным, что Поликарп сначала позволил себе укрываться от гонений. Напротив галльские мученики только тогда являются на суд, когда их требует толпа или проконсул, или к тому побуждает польза братий.

Затем монтанисты, если им удавалось потерпеть истязания за имя Христово, любили величаться прозвищем мучеников. Напротив галльские мученики чуждались подобного наименования, как неприличного человеку и принадлежащего единственно Христу.

[ вернуться к оглавлению ]

Гонение Декия.

Законодательными мерами императоров Траяна и Марка Аврелия и ограничиваются прямые враждебные отношения римской правительственной власти 2 века к христианам. Только уже в середине 3 века мы встречаемся снова с такими же законодательными мерами, направленными к стеснению христианства. Это было прежде всего при императоре Декии (249-251 гг.). Лактанций, писатель начала 4 века, говорит: «после многих лет спокойствия церкви богоненавистный Декий вооружился против христианства».

Гонение Декия вытекало из его представлений о пользе и нуждах государственных. Он стремился к восстановлению и укреплению царства римского, уже начавшего, несмотря на свое кажущееся могущество, расшатываться и колебаться в своих основах. Он усвоил себе политику Траяна и Марка Аврелия, а потому гонение на христиан представлялось его уму необходимым условием выполнения начертанной им программы деятельности. Путем восстановления древне-римской государственной религии и древних нравов и обычаев он стремился предотвратить распадение государственного организма. Поэтому он возненавидел новую религию, делавшую такие великие успехи, готовую, казалось, восторжествовать над всем национально-римским. В христианах усматривал он главное препятствие к осуществлению своих предначертаний. Со всей энергией своего твердого характера схватился Декий за мысль искоренить христианство.

Черты гонения Декия представляют не много особенного. Это гонение отличалось от других гонений в особенности тем, что простиралось на всех христиан империи, так что каждому из них предстояло неизбежное испытание в вере. Надобно было поступать так или иначе – либо засвидетельствовать свою веру, либо отречься он нее пред правителями, середины ни для кого не было.

Например, в Африке назначен был даже срок, в который каждый христианин должен был дать решительный ответ: остается ли он при своей вере или отрекается от нее; и кто не давал никакого отзыва, тот почитался наравне с явными исповедниками, подлежащим осуждению. Причем не довольствовались тем, что тот или иной христианин отрекался от веры, но требовали, чтобы таковой фактически выразил уважение к языческой религии – через принесение жертвы. Но и этим не ограничились: наряжены были комиссии для отыскания всех, кто не являлся в назначенный срок для принесения жертв языческих. Повсюду расхаживали в стране фрументарии – особый род полицейских чиновников, задачею которых было отыскивать подлежащих суду вообще, а в частности христиан.

Говоря о тяжести гонения, мы по преимуществу должны иметь ввиду правительство, – народ же языческий, напротив, заметно относился благодушно к христианам, не разделяя суровости властей. В течение продолжительного мира народ приучился жить с христианами по-человечески.

Нужно сказать, что и христиане в это гонение со своей стороны отличались благоразумной осторожностью. Некоторые пастыри церкви, чтобы избегнуть грозящей им опасности, удаляются из среды раздраженных языческих властей и пребывают в каком-либо тайном месте до самого окончания гонения. Так поступили Киприан Карфагенский, Дионисий Александрийский, Григорий Неокесарийский- Чудотворец.

Они делают это для того, чтобы сохранить свою жизнь на пользу церкви и общества на будущее время. Киприан Карфагенский, на которого за такое удаление смотрели некоторые неодобрительно, – например, его порицали за это римские христиане, – говорит в защиту своего удаления: «попасть в руки язычников и там исповедовать Господа – это первое победное отличие; осторожно скрыться, чтобы через то сохранить себя для Господа, – это вторая степень к славе. Только Христа оставлять не нужно, только потери спасения и утраты вечного жилища бояться надобно». Но лучше всего тот же Киприан доказал значение удаления пастырей во время гонений своею бдительной распорядительностью в отношении к пастве. Его письма, написанные из его уединения, служат памятниками его заботливости о духовном благе пасомых. В этих письмах, по его собственному свидетельству одним он «подавал советы», других «увещевал», иных «обличал»; одних «укреплял и утверждал», иных «обуздывал». Киприан в это время очень ревностно заботился и о материальных нуждах как исповедников, так и бедных в Карфагене. Полагают, что Киприан еще до времени открытия гонения скрыл имущество (он был человек не бедный), и потому конфискация не коснулась его.

Нужно сказать, что примеру Киприана в бегстве от гонений последовали и многие другие христиане карфагенские; они оставили город.

Дионисий Александрийский свидетельствует, что из среды Александрийской церкви скрылись от гонения, подобно тому, как и он сам, некоторые епископы и простые верующие.

Гонение Декия сопровождалось великим опустошением в рядах тогдашних христиан, – не о мученической кончине многих из них говорим мы, – а о печальном отпадении от веры многих и многих христиан. По свидетельству Дионисия Александрийского и Киприана Карфагенского, современников гонения, оно ознаменовалось невиданным дотоле количеством отступников от веры – «падших». «Все поражены были тогда страхом (т.е. при объявлении указа) – говорит Дионисий. Многие из людей знаменитейших спешили сами выслушать определение (т.е. спешили сами в судилища, где обыкновенно обнародовались императорские указы и приносились жертвы); другие несшие общественные должности были призываемы к тому необходимостью; а некоторых вели друзья и домашние. Приходившие приступали к нечестивым жертвам. Одни бледные и трепещущие, казалось не с намерением принести жертву, а как будто бы сами должны были сделаться жертвою идолов, так что в окружавшей их толпе возбуждали насмешки, показывая всем свое малодушие и перед лицом смерти и при виде жертвы; другие подходили к жертвеннику с большей готовностью, стараясь доказать самой смелостью, что они и прежде не были христианами. Одни устояли до уз и темницы, а другие хотя и находились в заключении уже много дней, но потом, еще не дождавшись суда, отреклись. Были и такие, которые, вытерпев довольно пыток, на дальнейшие мучения не отважились». Так, по свидетельству Дионисия, отозвалось гонение Декиево в среде церкви Александрийской.

В таких же печальных чертах описывает действие Декиева гонения на верующих и Киприан, излагая свои личные наблюдения над церковью Карфагенской того времени: «Тотчас – жалуется он – при первых словах угрожающего врага большое число братьев продало свою веру, и еще не быв опрокинуто бурею гонения само себя низвергло добровольным падением. Охотно, замечает он, бегут на торжище (где также объявлялись указы), добровольно поспешают к смерти (разумеется смерть нравственная – падение), как будто бы они рады представившемуся случаю, которого всегда ждали с нетерпением. Сколь многим правители делали там отсрочку по причине наступившего вечера и сколь многие просили даже, чтобы не отсрочивали их пагубы (т.е. чтобы дозволили принести требуемую жертву). Случалось, муж насильственно влек свою жену к идольскому алтарю, которая при этом вопила, обращаясь к мужу: «Не я это сделала, а ты». Так худо, по свидетельству Киприана, африканские христиане вели себя в гонение Декия.

Не лучше было дело и в недрах церкви Римской, и в других местах.

Впрочем, к чести тогдашнего христианского общества нужно сказать, что падших было много с начала гонения, а потом число их во время продолжения гонения значительно сократилось. Многие даже образумились: сначала было – отреклись от веры, а потом приняли на себя подвиг исповедничества. Так было, по крайней мере, в Карфагене. Но во всяком случае падших при Декии было очень много, прискорбно много.

Где скрывается причина такого печального явления, такого равнодушия к вере, какого не замечалось во время предшествующих гонений?

Ответ на это находим в характеристике Киприаном своего времени, из которой достаточно видно, что современные ему христиане слишком преданы были заботам о временном и мирском, так что среди этих забот они естественно сделались равнодушными к благам духовным. Они слишком осуетились, чтобы так стойко и крепко держаться за веру, как это было в предшествующие гонения; дух мира возобладал в них над духом Евангелия.

Киприан, тщательно разыскивая причины печального явления, говорит: «Господь хотел испытать Свою семью, и так как продолжительный мир (до Декия лет сорок не было даже и больших народных гонений) повредил учение, преданное нам свыше, то Сам Промысел восстановил почти спящую веру. Ведь стали же все заботиться – укоряет Киприан – о преумножении наследственного своего достояния и, забыв о том, как поступали верующие при апостолах и как должны поступать всегда, с ненасытным желанием устремились к увеличению своего имущества. Не были готовы и не могли отступить перед жертвой те, которых подобно путам связывали их богатства. Это были узы, это были цепи, которые задерживали их доблесть, подавили веру, победили их ум, оковали душу, и привязанные сделались добычей и пищей змея, пожирающего, по Божию приговору, землю». «Весьма многие епископы – сетует Киприан, – которые должны бы увещевать других и быть для них примером, перестав заботиться о божественном, стали заботиться о мирском; оставивши кафедру, покинувши народ, они скитаются по чужим областям, стараясь не пропустить торговых дней для корыстной прибыли, и когда братья в церкви алчут, они, увлекаемые любостяжанием, коварно завладевают братскими доходами, и, давая взаймы, увеличивают свои барыши».

Вместе с развитием любостяжания Киприан укоряет современное общество и во многих других пороках, не соответствующих христианскому призванию и свидетельствующих о потере тогдашним обществом чистоты христианской.

«Не заметно стало в священниках – говорит Киприан – искреннего благочестия, в служителях чистой веры, в делах милосердия, в нравах благочиния», и о мирянах замечал: «Заключают супружеские союзы с неверными, члены Христовы предлагают язычникам. С гордой надменностью презирают пастырей церкви, ядовитыми устами клевещут друг на друга, упорной ненавистью производят взаимные раздоры».

При таком упадке духа христианского в обществе верующих – заметим: отпадение от веры не представляет уже ничего особенно странного и непонятного. Дух мирской слишком обуял миром христианским. В этом отношении весьма примечательны еще обличения Киприаном современного ему щегольства между христианами. В Карфагенской церкви, по свидетельству Киприана, распространилась страсть к комедиантской гримировке: «Они чернят брови – жалуется на них Киприан, – на щеки наводят поддельный румянец, красят волосы в несвойственный им цвет, искажают подлинные черты лица и головы». Указывая на такой дух мирской, поработивший себе общество христианское того времени, Киприан ни на минуту не сомневается этим именно духом объяснить печальное явление – множество падших в гонение Декиево.

Но было бы несправедливо, указав на множество падших в это гонение, не сказать и о том, что, несмотря на множество слабых и падших христиан, никогда прежде не являлось столько твердых исповедников веры и мучеников, как в гонение Декиево, не продолжавшееся и двух лет. Между ними по свидетельству Евсевия (6, 39) особенно знамениты были еп. Римский Фабиан, еп. Иерусалимский Александр и еп. Антиохийский Вавила. Много потерпел в это гонение знаменитый александрийский учитель Ориген.

«Многие телесные истязания вынес он, по словам Евсевия, страдал в темнице от железных на шее цепей, в продолжение многих дней ноги его были растягиваемы на деревянном орудии казни» и пр.

Между исповедниками встречаем и несовершеннолетних отроков, таким был, по словам Дионисия, в Александрии 15-летний мальчик Диоскор. Ни убеждения, ни пытки не поколебали его веры. Судья, однако ж, избавил его от смерти, принимая во внимание нежность его возраста. Множество готовых жертвовать жизнью за веру устрашало самих гонителей.

По поводу известия о мужественном исповедании веры некоторыми христианами в Карфагене так восторженно писал Киприан: «Где найду я, о вы, мужественные братья, слова хвалы, достойные крепости вашей души? Вы претерпели жесточайшие пытки, пока не исполнилась ваша слава. Не вы уступали мукам, а муки вам. Полный изумления народ смотрит на эту сверхъестественную борьбу за Бога и Христа, смотрит, как рабы Христа остаются неустрашимыми в своей речи, непоколебимыми в своем духе, исполненными силы Божьей! Какое зрелище! Подверженные пыткам остаются тверже самих исполнителей пыток. Раздираемые члены одерживают победу над терзающими плоть когтями! Кровь льется, чтобы победоносным потоком утушить пламя гонения, огонь самого ада. Счастлива наша церковь, осиявшая такой Божественной славой, прославленная в наши дни кровью мучеников!»

[ вернуться к оглавлению ]

Гонение Валериана.

При втором преемнике Декия, императоре Валериане (253- 59 гг.), гонение на христиан было опять делом новых, грозных указов против христианства. Гонение Валериана казалось тем жестче, чем большее благоволение оказывал христианам в начале своего царствования этот император. «Он был кроток и благосклонен к людям Божьим» – так говорит Дионисий Александрийский о начале его правления. «Ни один из предшествующих государей, по словам того же Дионисия, не был к нам столь благосклонен и снисходителен, сколь милостиво и ласково принимал нас Валериан, так что весь дом его наполнился христианами и был церковью Божией». Такое отношение Валериана к христианам продолжалось первые три года его царствования, а последние три года он был гонителем христиан.

Кроме хорошего историки ничего не говорят о его характере и умственных способностях, но худо было для христиан то, что Валериан воспитан в школе Декия. Валериан при Декии занимал чрезвычайно важный государственный пост – должность цензора империи. Это была должность, имевшая большое значение в эпоху древнего республиканского Рима, но упраздненная Римом императорским. Эту должность возобновил Декий, вручив ее Валериану. Как цензор Валериан обязан был восстанавливать древние правила и нравы и авторитет законов. Проходя эту должность, Валериан еще при Декии уже мог хорошо познакомиться с христианством, понять, что это была грозная сила, неприязненная религии и нравам языческим.

В первые годы своего царствования Валериан терпел христиан, может быть, потому, что не имел в виду лица, которое бы с успехом принялось за осуществление такой задачи, как гонение. Иначе пошло дело, когда император нашел себе советника и пособника по этому вопросу в лице некоего Макриана.

Евсевий, называет этого человека «начальником египетских волхвов». Макриан является самым строгим и ревностным язычником. Он предан был языческим волхованиям и ревностно приносил жертвы, в этом случае он доходил до крайности: он приносил в жертву младенцев. (Евсевий 7,10).

По известиям светских древних историков, он был замечательный полководец, человек чрезвычайно богатый, помогавший своими деньгами государству, его род в Риме был могуществен и пользовался уважением; по смерти Валериана Макриан заявляет претензию на самый императорский престол и действительно был провозглашен императором, но вскоре был убит. Этот-то Макриан побудил Валериана изменить его кроткое отношение к христианам на суровое.

Гонение Валериана имеет две фазы развития: сначала оно имело в виду ссылку представителей христианского общества – епископов и прочего духовенства, а равно и запрещение христианских собраний, но потом оно распростерлось на всех без исключения христиан, перешло во всеобщее гонение.

Первая фаза гонения. Со всеми условиями и требованиями открывшегося гонения при Валериане прекрасно знакомят нас акты допроса Дионисия Александрийского проконсулом Эмилианом. Акты указывают, что главной целью проконсула было отклонить от исповедания христианства самого Дионисия, в надежде, что «если он переменится в убеждениях, за ним последуют и все другие». Замечательны также требования, с которыми обращается проконсул к Дионисию; требования эти не были так строги и категоричны, как при Марке Аврелии и Декии. Убеждая Дионисия поклоняться богам языческим, Эмилиан говорит: «Кто вам препятствует вместе с богами нашими поклоняться и этому Богу (христианскому), если он Бог?»

Правительство времен Валериана не говорит христианам, как это было при Марке Аврелии и Декии: «Отрекитесь от христианства», но говорит лишь: «Поклоняйтесь сколько угодно Христу, если вы считаете его Богом, но сделайте уступку и нам: не оставляйте в тоже время поклонения и богам римским, национальным». Римская власть, уже сознавая, что христианство сила, и сила могучая, хочет идти на компромисс с христианами, но она и в этом случае встретила не меньшее сопротивление.

Дионисий Александрийский в ответ на разбираемое нами предложение Эмилиана отвечал: «Мы никакому другому богу не поклоняемся», – ответ слишком краток, но вполне ясен. Тогда Эмилиан, упрекнув его, что христиане и сам он слишком неблагодарны к милостям императора, объявил Дионисию следующую волю императорскую: «Вы не можете оставаться в этом городе, вас пошлют в пределы Ливии. Ни вам, ни другим кому ни под каким видом не будет дозволено делать собрания. А кто не явится в назначенное место или будет собирать собрания (богослужебные), тот приготовит себе опасность; в надлежащем надзоре недостатка не будет». Из этого приговора Эмилиана легко заключать, что на первый раз императорское приказание относительно христиан состояло: во-первых, в том, что епископы и прочее духовенство изгонялись в ссылку; во-вторых, в том, что запрещались богослужебные собрания христиан; в-третьих, в том, что за собрания назначалась кара. Виновные в несоблюдении этого предписания ссылались на каторжные работы в рудокопни.

Требования эти языческим властям казались требованиями человеколюбивыми, гуманными. Но иначе смотрели сами христиане на дело. Они не изъявили готовности следовать воле правительства. И вот множество епископов отправляется в ссылку. Их жребий должны были разделять и те из мирян, которые в противность приказанию продолжали собираться для богослужения; последние наиболее ссылались в рудники.

Указ императора, поднимавший гонение на христиан, был, однако же, полумерой, не достигавшей цели. По крайней мере, удаление епископов от среды общества христианского, в каком удалении надеялись найти средство ослабить и подорвать христианство, нимало в самом деле не отделяло пастырей от паствы. Они ревностно сносились с своими пасомыми письменно. Пребывая твердыми сами, епископы всеми мерами старались утвердить в вере и других, в особенности же мирян, сосланных в рудокопни.

Вот, например, с какой одушевленной речью обращается он к сосланным, укрепляя их веру: «О, ноги, столь крепко скованные, которые раскует не кузнец, а Господь! О ноги, крепко скованные, которые спасительным путем направляются в рай! Тела не нежит в рудокопнях постель и перина, но его подкрепляет Христос Своей прохладой и утешением. Утробы, изнуренные трудами, лежат на голой земле, но лежать со Христом – не наказанье. Обезображенные положением и грязью, члены остаются немытыми, без бани, но духовно омывается внутри то, что вовне осквернено телесно. Мало там хлеба, но человек живет не одним хлебом, но и словом Божьим. Одежда не сберегает вас от стужи, но кто облекся во Христа, тот роскошно одет. Дыбом стоит волос на полуостриженной голове, но так как глава мужу Христос, то, какова бы голова ни была, она всегда прилична, потому что славна именем Господа. Вы остаетесь без божественной жертвы, но за то вы сами жертва Богу».

Подобные письма производили на паству, в ее положении под гнетом гонений, самое доброе влияние. Исповедники в рудокопнях глубоко благодарили Киприана за его духовные и материальные заботы о них. Они при этом прямо заявляли, что прочитав послание Киприана они «сделались крепче, бодрее и одушевленнее к поднятию, если то случится, и больших мучений».

Таким образом, пастыри церкви и в ссылке, вопреки намерению императорского указа, не переставали быть руководителями и подкрепителями своей паствы.

А другие сосланные епископы делали еще более, они обращали места их ссылки в места проповеди евангельской. Таков был Дионисий Александрийский. Этот ревностный епископ сослан был в пустынное место в Ливии; о своем пребывании здесь сам Дионисий говорит так: «В Кефроне собралось нас много, так что составилась великая церковь – тут были и александрийские братья и природные египтяне. Бог отверз нам там двери слова. Сперва нас преследовали и били камнями, а потом многие язычники, оставив идолов, обратились к Богу, и тогда-то нами посеяны были первые семена слова Божия, которого они прежде не знали». Таким образом, ссылка епископов и других духовных лиц вместо того, чтобы ослаблять веру христиан, еще усиливала ее.

Вторая фаза гонения. Гонение простирается на всех христиан без исключения, а не ограничивается, как доселе, одним духовенством. Из вышеизложенных обстоятельств император должен был убедиться в бесполезности первых своих мер. Отсюда Валериан издает другой указ, которым уже предписывалось полное гонение на христиан.

Он предписывал: «Епископов, пресвитеров и диаконов не медля забирать под стражу, у почетных людей, сверх лишения достоинств, отбирать еще и имущество, и если они после того останутся непоколебимыми в христианстве, отсекать им головы.

С изданием этого указа возгорелось страшное гонение на христиан. В это гонение церковь украсилась множеством мучеников.

Об Александрийской церкви Дионисий пишет: «Перечислять наших (мучеников) поименно было бы излишне, потому что их много. Знайте по крайней мере, что мужчины и женщины, юноши и старцы, девы и старицы, воины и поселяне, люди обоего пола и всякого возраста получили венцы, то посредством бичей и огня, то посредством железа».

Киприан с своей стороны свидетельствует о множестве мучеников в церкви Карфагенской: «Примеру священников – говорит он – последовала значительная часть народа; соединенная с своими пастырями узами крепчайшей любви, она разделяла с ними и темницу и рудокопни, она, как и предстоятели церкви, принесла исповедание и увенчалась».

Замечательно, что гонение Валериана не имело отступников от веры, по крайней мере о таких нет исторических указаний.

[ вернуться к оглавлению ]

Гонение Диоклетиана, его соправителей и преемников. (303 – 311 гг.)

В наших исследованиях мы приблизились к жесточайшему из гонений, но в тоже время и последнему. Причины Диоклетианова гонения кажутся не совсем ясными и понятными для историков. Это зависит от того, что от Диоклетиана меньше всего можно было ожидать гонения на христиан.

В самом деле, гонение Диоклетиана случилось в самом конце его царствования, во все же прочее время своего правления он был в высшей степени благосклонен к христианам. В продолжение начальных целых 19 лет своего царствования он не нападал на христиан. Евсевий считает первоначальное отношение этого государя к церкви в высшей степени выгодным для распространения христианства и развития его внутреннего благосостояния. Не только лица частные могли свободно принадлежать к христианскому обществу и открыто заявлять о своем христианском исповедании, но даже императорские чиновники и лица военные пользовались подобной же свободой. Терпимость императора шла даже далее. В самой свите императора – и здесь находим христиан.

И замечательно: так как христиане присутствие при языческих жертвах считали греховным осквернением для себя, то христиане-чиновники освобождены были от такого несовместного с их нравственными требованиями обязательства. Даже в самой императорской фамилии христиане имели могущественных покровителей. Прииска, супруга Диоклетиана, и дочь его Валерия, супруга кесаря Галерия, отличались такой расположенностью к христианской религии, что они избегали приношения языческих жертв и только из уважения к своему положению удерживались от явного перехода к христианству.

Смотря на благополучие христиан при Диоклетиане до гонения, Евсевий (7, 1) восклицает: «Благосостояние христиан с течением времени при Диоклетиане упрочивалось, с каждым днем приходило в силу и величие, и никакая ненависть не стеснила его, никакой злой демон не был в состоянии вредить».

Итак, благосклонность императора Диоклетиана к христианам в первую большую часть его царствования и гонение при конце его правления являются странным противоречием в политике Диоклетиана: гонение представляется каким-то скачком в его правительственной деятельности. Это явление тем страннее кажется, что серьезный, благоразумный, чуждый вспышек и диких порывов, характер Диоклетиана не позволяет допустить мысли, чтобы гонение было делом каприза, минутной страсти повелителя Рима.

Где искать истинные причины гонения Диоклетианова?

По единодушному свидетельству древних, Диоклетиан был замечательным политиком, внимательным администратором, отсюда все его действия, а следовательно и гонение на христиан, нужно рассматривать как акт, входивший в его политические виды.

Диоклетиан одушевлен был самыми живыми стремлениями восстановить силу и величие государства. Реформы Диоклетиана были широки и очень серьезны, а потому на первых порах поглощали все время и энергию этого императора.

Восстановление религии составляло звено в его реформаторской программе. Как опытный политик Диоклетиан не мог не понимать, что все его государственные реформы нуждаются в какой-либо внутренней силе для своей поддержки. Религия представлялась единственным цементом, который в безжизненный государственный механизм должен был вложить жизнь и крепость. Он был проникнут решительным стремлением поддержать и утвердить древнюю религию. Все его царствование носит религиозную окраску. Диоклетиан все свои важнейшие правительственные действия ставит в ближайшее соотношение с культом богов.

Со стороны подданных во всем царстве требовалась при Диоклетиане благоговейная религиозность и чистота древнего государственного культа.

Он стремился древний эллино-римский государственный культ возвратить снова к той же чести, какою он пользовался в более раннее время. Древняя религия не должна была быть попираема ни от какой новой. Можно ли будет недоумевать: почему Диоклетиан становится гонителем христианства?

Диоклетианова политика непременно должна была решить дилемму так или иначе – быть ли римскому государству строго языческим или перестать быть таким? Эта дилемма разрешалась для Диоклетиана тем проще, когда на его предубежденный взгляд могло представляться, что в христианском обществе немало недостатков, непривлекательных сторон.

Христианское общество, пользуясь продолжительным спокойствием после Валерианова гонения, умножилось в числе, выросло, окрепло, но в тоже время оно не было чуждо явлений печального свойства. Евсевий о временах Диоклетиана говорит: «От полноты свободы течение наших дел христианских превратилось в медленное и вялое. Мы начали друг другу завидовать, друг с другом ссориться и при случае поражать один другого стрелами слова едва ли не так же, как и оружием. Предстоятели начали нападать на предстоятелей, массы христиан возмущаться против масс, постыдное лицемерие и притворство достигли высшей степени зла».

Христианское общество разделилось на враждебные партии. В этом видел Диоклетиан проявление независимости, либерализма, несообразное с его понятиями о единении всех подданных. Ему казалось, что через христиан колеблется самый авторитет государства, не говоря уже о том, что деление христиан на партии могло представляться ему выражением неуживчивости христиан. Все это казалось для Диоклетиана как бы зачатками элемента революционного в христианском обществе, борьбу с которыми он ставил прямой задачей своей политики утвердить государство.

Почему так поздно, уже при самом конце своего правления, берется он за осуществление этой задачи? Вопрос решается тем, что христиане были очень многочисленны в Римской империи, их положение до известной степени упрочено было самим законодательством во времена императора Галиена (3 в). Поэтому в борьбу с христианами можно было вступить только с крайней осторожностью и притом во всеоружии сил государственных. Между тем в начале правления Диоклетианова государственная система не представляла твердости и прочности; наперед нужно было усилить и укрепить эту систему и, только опираясь на нее, можно было думать о борьбе с христианством.

Евсевий (8,4) извещает о том, что еще ранее официально объявленного гонения приказано было исключить из войска всех христиан, не желавших приносить языческие жертвы. Можно полагать, что исключение твердых в вере христиан из войска произошло весьма незадолго до открытого гонения и целью вышеуказанного распоряжения было желание гонителя, исключив христиан из войска, развязать себе руки в своих дальнейших действиях, так как в случае оставления христиан в армии можно было опасаться со стороны их вооруженного сопротивления гонителю.

Первый указ против христиан объявлен в феврале 303 г. Евсевий в церковной истории (8,2) о содержании первого указа говорит: «Изданы были грамоты, которыми предписывалось разрушать церкви до основания, а священные книги истреблять огнем. Лица, занимавшие почетные должности, объявлены лишенными почестей, а находящиеся в услужении лишенными свободы, если останутся исповедующими христианство».

Отсюда видно, что характеристическими чертами гонения были:

1) Разрушение церквей и сожжение св. книг.

2) Христиане лишались гражданских прав и чести, лишались своих должностей; даже лишались права жаловаться на кого-либо в суде.

3) Для христиан произошло ограничение в правах на свободу. Рабы-христиане не могли стать свободными, если они, получив свободу, оставались христианами.

Вскоре за первым указом, в том же 303 году, издан был Диоклетианом второй указ с новыми требованиями от христиан. Евсевий говорит: «Вслед за тем появились другие грамоты, повелевавшие всех предстоятелей церквей в каждом месте заключать в оковы» – и замечает: «Темницы, первоначально назначенные для убийц и злодеев, наполнились везде епископами, пресвитерами, диаконами, чтецами, так что осужденным за злодеяния не осталось в них места».

Новый указ явился потому, что христиан стали подозревать в возмущениях против правительства, а предстоятели церкви сделались жертвой потому, что их считали тайными вождями и подстрекателями к этим восстаниям. К сожалению, к политическим подозрениям против христиан открывалось много поводов. Лишь только появился первый указ и был прибит на всех публичных местах Никомидии, как один христианин, занимавший важную государственную должность, сорвал экземпляр этого указа и швырнул под ноги. Дерзновенный был сожжен заживо, как оскорбитель императорского величества.

К этому событию присоединились и другие. Вдруг в императорском дворце вспыхнул пожар и испепелил часть его. Язычники винили в пожаре христиан. Подозрительность императора к христианам, вследствие этого обстоятельства, усилилась. На беду христиан, по прошествии двух недель после первого пожара в том же дворце вспыхнул новый пожар. Галерий, страшась за свою жизнь, покидает Никомидию. Негодование Диоклетиана разрешается пытками, которым подвергаются теперь подозреваемые в измене христиане. Придворные христиане подвергнуты были пыткам и смерти.

Но этим еще не ограничились беды. Среди сильного возбуждения умов, которое распространилось по всему государству, там и здесь в империи стали подниматься бунты. На границах Армении возник мятеж, и христианские пресвитеры стали подозреваться в возбуждении народных масс. Подобное же случилось в Антиохии, где один воинский трибун провозглашен был от войска императором. И эти бунты произошли в то время, когда уже более 10 лет не было слышно ни о чем подобном.

Нет ни малейшего повода полагать, что христиане участвовали в восстаниях. Нужно однако же сознаться, что христиане с своей стороны не были настолько осторожны, чтобы не подавать повода к таким обвинениям. Христиане не всегда старались разубедить язычников в подозрении касательно существования у них политических целей и этим давали повод видеть в них врагов Римского государства.

Под впечатлением рассказанных нами обстоятельств, случившихся тотчас по издании первого указа и набрасывавших густую тень подозрения на христиан, Диоклетиан объявляет свой второй указ.

Он касается одних пресвитеров и вообще духовенства, потому что духовенство рассматривалось как подстрекатели и вожди политических заговоров этого времени.

За вторым указом в том же 303 году последовал новый, третий, указ уже религиозной природы, по которому все духовенство, заключенное по требованию второго указа в тюрьмы, призывалось к принесению жертв языческих под опасением пыток за сопротивление.

Но этот третий указ вскоре должен был потерять свое действие. Причиной этого было празднование двадцатилетия царствования Диоклетиана в конце 303 года. Это празднование принесло великое утешение христианам, потому что объявлена была амнистия: все арестанты освобождались из тюрем, поэтому и духовенство получило свободу.

Но христиане, быть может, предчувствовали, что их беды не окончились: истинное гонение на христиан началось только со следующего, 304 года, с изданием последнего, четвертого, Диоклетианова указа против христиан. Указание на текст этого эдикта находим у Евсевия: «Посланы были царские грамоты, в которых заключалось повеление всем (христианам) поголовно приносить жертвы и делать возлияния богам». Из-за этого указа пролилось крови наиболее всего в христианском мире, хотя указ состоял всего из двух строчек. Он имел свое действие целых 8 лет, до 311 года.

Гонение Диоклетианово на Востоке во время его правления империей не было слишком жестоким и кровопролитным. Встречались лишь отдельные случаи мученической кончины христиан. Власти исполняли указы, что называется, спустя рукава. Начальники довольствовались формальным исполнением указов: достаточно быть привлечену христианину на площадь, где приносились жертвы, как его легко отпускали.

Но Диоклетиан правил империей не один, а с соправителем Максимианом, который был призван к царствованию в 285 году и управлял до 305 года, до времени, когда он вместе с Диоклетианом отказался от империи. Максимиан правил западом (Италией, Испанией и Галлией) со включением Африки. Самый характер Максимиана требовал, чтобы он был гонителем свирепым. Он был человек от природы жестокий. Он был склонен проводить меры Диоклетиана до крайних пределов, поэтому в его областях было много мучеников. Он был жестокий враг христиан и замыслил истребить христиан в империи.

Подлинные акты дошли из всех мест, которыми управлял Максимиан. Так о суровости гонения в Галлии свидетельствуют акты Рогациана и Донациана. Рогациан и Донациан были братья, они были брошены в темницу, один из них, впрочем, еще не был крещен, именно старший Рогациан. В тюрьме братья молят Бога, чтобы Он попустил вместо воды крещения креститься Рогациану кровью мученической. Оба они потом обезглавлены.

О гонении в Испании свидетельствуют акты Винцентия, диакона в Сарагоссе. Рассказ актов следующий: проконсул Дациан потребовал к себе на суд епископа Валерия и диакона Винцентия, отличавшегося даром красноречия и бывшего проповедником в христианских собраниях. Валерий, епископ, как человек не красноречивый, просил Винцентия произнести за него исповедание христианское на суде. Винцентий это и исполнил. Епископ был сослан в ссылку, а Винцентий после многих тяжких мучений скончался в тюрьме.

Особенно много актов мученических из времени управления Максимиана дошло до нас из церквей африканских. В Нумидии была схвачена целая толпа христиан во время богослужения в доме пресвитера Сатурнина и представлена на суд проконсула в Карфагене. Многие из них потом поплатились жизнью за свое исповедание.

Такого же характера и акты епископа африканского Феликса. Проконсул требует от него, чтобы он выдал книги Священного Писания, Феликс отказался и был усечен мечом.

Вообще нужно сказать, что в Африке было много мучеников.

По Диоклетиановой государственной системе кесари не были лицами самостоятельно или полновластно управлявшими данной страной; кесари – это были несменяемые полководцы, обязанность которых состояла в охране границ империи, в водворении порядка в тех провинциях, где возникали беспорядки и волнения, а в управлении они руководились законами, издаваемыми верховным императором.

Еще одним соправителем Диоклетиана был кесарь Галерий, его зять. Христианский писатель Лактанций говорит, что он был величайший деспот, что обыкновенными казнями при нем были: предание огню, вешание на кресте, растерзание зверями и что тот должен был считать себя счастливым, кто обрекался просто на обезглавление.

Когда Галерий в 306 году сделался верховным императором, его царствование заслужило имя железного века. Он не издавал новых грозных указов против христиан. Гонение продолжалось на основании прежних указов Диоклетиана. Много было пролито христианской крови на востоке. Христиан гнали, мучили и казнили потому, что они были лишены покровительства законов. Лактанций говорит о сожжении церкви в одном местечке во Фригии со всеми собравшимися в нее христианами.

После того, как Диоклетиан отказался от престола в 305 году, Галерий выбрал себе в помощники со званием кесаря Максимина.

Максимин был ревностным гонителем христиан. Характер Максимина христианские писатели рисуют в чертах мрачных. По словам Евсевия, он был крайне суеверным и грубым язычником; волхвы и прорицатели окружали его престол. Максимин годину своего призвания к правлению государством в качестве кесаря открыл тем, что снова разослал по областям Востока последний указ Диоклетиана о повсеместном гонении. Он приказал всех христиан поголовно привлекать к принесению жертв; христиан приказано было вносить в списки и вызывать поименно для исполнения обряда языческого жертвоприношения. По приказанию Максимина товары, продававшиеся на рынках, были окропляемы жертвенными возлияниями. Даже в баню не иначе можно было войти, как принесши наперед при входе в нее идольскую жертву.

По воле Максимина были пущены в обращение акты Пилата, в которых Христос описывался в самых непристойных чертах. Списки этих актов прибиты были на столбах на показ всем; этого мало: школьным учителям было приказано диктовать акты ученикам и заставлять их заучивать наизусть. Эта последняя мера особенно оригинальна: хотели в самом молодом поколении воспитать ненависть к христианству.

Много было мучеников в различных местах Востока. Евсевий свидетельствует, что гонение Максимина было тяжелее прежнего (т.е. Диоклетианова 303-305 гг.)

Замечательный случай свирепости в это гонение, в Палестине, падает на 309 год. Евсевий рассказывает, что в палестинских рудокопнях собрано было большое число ссыльных христиан. Пользуясь тем, что власти были далеко от них, они начали делать церковные собрания в своих домах. Об этом узнал Максимин и приказал разослать виновных в новые места ссылки – в рудокопни на Ливан, на Кипр, а 39 человек из них приказал казнить мечем.

Лактанций, современник всего гонения Диоклетианова, представляет гонение это жесточайшим и величайшим из всех. Гонение Диоклетианово было сильнейшее, но – зато оно было последнее из тех, которые предпринимались с ясно осознанным намерением истребить христиан в римской империи.

Торжество христиан – небывалое, великое, – заключает гонение Диоклетианово. Сам гонитель Галерий, наученный жестоким опытом, становится благодетелем христиан. Ряд указов против христиан заканчивается указом в их пользу. Давая такой указ, Галерий, а с ним и язычество заявили миру о своем полном бессилии в борьбе с христианством. Указ Галерия 311 года, прекращавший гонение на христиан, есть живое выражение этого сознания. «Мы хотели прежде, чтобы христиане возвратились к древним законам и общественным учреждениям римлян», – гласит указ. Но что же? Указ сознается, что это намерение, однако же, не имело ни малейшего успеха: христиане мужественно перенесли удар, и надежды язычников оказались тщетными. «Христиан обуяла, говорит указ, такая притязательность, поработило такое безумие, что они отнюдь не хотели следовать древним уставам». И император не находит уже средств вести эту неравную борьбу. Он признает себя вынужденным дать полную свободу христианскому исповеданию. «Мы позволяем христианам, говорит указ, исповедовать свою религию и строить дома для их богослужебных собраний... за такое наше снисхождение христиане должны молить своего Бога о нашем здравии и общественном благоденствии».

Но вот вопрос: что побудило императора Галерия издать приведенный нами указ? Некоторые историки полагают, что поводом к этому действию была болезнь Галерия, страшная и ужасная, которая и свела его в могилу, – болезнь мучительная, в которой будто Галерий увидел перст Божий, наказывающий его за гонение. Другие историки издание указа объясняют тем, что Галерий наконец понял, сколь бесполезны оказались все меры против христиан. Указ дает подтверждение и для подобного взгляда.

Указ Галерия сейчас же по своем издании принес счастье и благоденствие христианам. Евсевий рисует самую восторженную картину того, что последовало за изданием указа Галерия. Этот историк рассказывает, что темницы тотчас отворились и заключенные в них христиане свободно возвращались в свои дома; рудокопни, на которых было так много дармовых работников – христиан, сосланных сюда за исповедание христианства, – опустели. Эти последние лица торжественно возвращались на родину, с пением и ликованием проходили по городам и весям, радость светилась в их глазах. Повсюду беспрепятственно христиане стали собираться для богослужения; это были многолюдные собрания, каких давно не было видно. Историк, при виде этого зрелища, замечает, что всем казалось: «как будто из недр ночного мрака воссиял некий свет». (Евсевий 9.1).

Прежде чем указ Галерия 311 года произвел должное действие и оправдал себя долговременным опытом, он должен был потерять значение – через два года явился знаменитый миланский эдикт Константина Великого. Издание этого указа относится к месяцу марту 313 года.

При Галерии законодательство дает права – исповедовать свою религию христианам, как какому-то народу, имевшему какие-то древние религиозные обычаи. Христианство Константином выдвинуто при посредстве эдикта миланского на первое место. Он ясно провозгласил, что христианство не есть принадлежность какого-либо определенного народа, а есть универсальная религия, религия всего человечества. Это был величайший шаг вперед. Узкая религиозная исключительность древнего мира должна была пасть и пасть навсегда. Христианская церковь при Константине Великом восторжествовала над язычеством как государственным институтом, но докончить торжество ее над умами, искоренить язычество сердца – это предоставлено было уже ее собственным силам и средствам.

[ вернуться к оглавлению ]

ПРИЛОЖЕНИЕ.

ЕВСЕВИЙ КЕСАРИЙСКИЙ.
Церковная история.
В 10 книгах.

ИЗ КНИГИ 5.

Другие в своих исторических повествованиях обязательно пишут о воинских победах, о трофеях, о подвигах военачальников и доблести воинов, запятнанных кровью и убийствами, совершенными ради своих детей, родины и всякого богатства. Наше слово, повествующее о том, как жить в Боге, запишет на вечных скрижалях тех, кто вел мирную войну за мир своей души и мужественно сражался за истину, а не за родину, за веру, а не за близких. Оно возгласит непреходящую память о сопротивлении борцов за веру, об их многострадальном мужестве, о победе над демонами и незримыми противниками и о венцах, за всё это полученных.

Галлия была той страной, где устроилось поприще для описываемых событий; Церкви этих двух городов, известные и славные, отправили запись о мучениках Церквам в Асии и Фригии. Они так рассказывают о том, что у них происходило (привожу их собственные слова):

"Рабы Христовы, живущие в Виенне и Лугдуне, в Галлии, братьям в Асии и Фригии, имеющим одинаковую с нами веру и надежду на искупление,— мир, радость и слава от Бога Отца и Христа Иисуса, Господа нашего". Затем, после некоторого предисловия, они так начинают свой рассказ:

"Какое было здесь притеснение, какое неистовое негодование у язычников на святых, что претерпели блаженные мученики, мы в точности и рассказать не в силах, и описать не сможем. Со всей силой обрушился на нас враг, подготовляя свое неизбежное пришествие в будущем. Он всё пустил в ход: натравливал на нас и приучал к травле на рабов Божиих. Нас не только не пускали в дома, бани и на рынок; нам вообще было запрещено показываться где бы то ни было; но ополчилась на них благодать Божия: она у крепила слабых, ею противопоставлен оплот крепкий, принявший на себя весь натиск лукавого; люди эти шли навстречу врагу, выдержали всяческое поношение и пытки; считая многое малым, спешили они ко Христу, воистину показав, что "нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас".

Тут среди остальных обнаружилось различие: одни были готовы к мученичеству и со всей охотой произносили исповедание веры. Оказались, однако, и не готовые, без опыта, еще слабые, не могшие выдержать этого напряженного великого состязания. Таких отпавших было человек десять. Они доставили нам великое огорчение и неизмеримую скорбь и надломили мужественную решимость у тех, кто еще не был схвачен и кто, хотя и с великим страхом, но помогал мученикам и не оставлял их. Тут мы все были поражены ужасом, потому что темен был исход их исповедания; мы не страшились пыток, но, видя предстоящий конец, боялись, как бы кто не отпал.

Каждый день хватали тех, кто был достоин восполнить число мучеников; из двух упомянутых Церквей забрали людей самых деятельных, на которых Церкви, по существу, и держались. Захватили и некоторых наших рабов-язычников; легат именем власти приказал всех нас разыскивать. Они, испугавшись пыток, которые на их глазах терпели святые, и поддавшись уговорам воинов, оболгали нас и дали по козням сатанинским ложные показания: у нас Фиестовы пиры, Эдиповы связи и вообще такое, о чем нам не то что говорить, но и думать нельзя; нельзя и поверить, чтобы такое бывало когда-либо у людей. Когда эти слухи распространились, все озверели; даже те, кто раньше был к нам скорее расположен в силу дружеских связей, в ярости на нас скрежетали зубами. Сбылось слово Господа нашего: "Придет время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу". Теперь святые мученики терпели пытки, которые невозможно описать. Сатана всячески старался, чтобы их устами произнесено было богохульное слово.

Весь неистовый гнев и толпы, и легата, и солдат обрушился на Санкта, диакона из Виенны; на Матура, недавно крестившегося, но доброго борца; на Аттала, пергамца родом, всегда бывшего опорой и оплотом здешних христиан, и на Бландину: на ней Христос показал, что ничтожное, незаметное и презренное у людей у Бога прославлено за любовь к Нему, проявленную не напоказ, а в действии. Боялись за нес все: и мы, и ее земная госпожа, сама бывшая в числе исповедников, считали, что у Бландины, по ее телесной слабости, не хватит сил на смелое исповедание. Она же исполнилась такой силы, что палачи, которые, сменяя друг друга, всячески ее мучили с утра до вечера, утомились и оставили се. Они признавались, что побеждены, и не знали, что еще делать; они удивлялись, как Бландина еще живет, хотя все тело у нее истерзано и представляет собой сплошную зияющую рану. По их утверждению, пытки одного вида достаточно, чтобы человек испустил дух,— не надо стольких и таких. Но блаженная, как настоящий борец, черпала новые силы в исповедании: она восстанавливала их, отдыхала, не чувствовала боли, повторяя: "Я христианка, у нас не делается ничего плохого".

И Санкт мужественно переносил страдания, которые были сверх всех человеческих сил и которыми умучивали его люди. Беззаконники надеялись услышать от него недолжное слово, вырванное непрерывными тяжкими пытками, но так тверд был он в своем отпоре, что даже не назвал ни своего имени, ни национальности, ни родного города, не сказал, раб он или свободный; на все вопросы он отвечал по-латыни: "Я христианин". Вместо имени, вместо города, вместо своего происхождения, вместо всего он раз за разом повторял свое исповедание: другого слова язычники от него не услышали. И легат, и палачи были крайне раздражены и, не зная, что делать, стали, наконец, прикладывать раскаленные медные пластинки к самым чувствительным местам на теле. И плоть горела, но Санкт оставался незыблемо тверд в своем исповедании; вода живая, исходящая из чрева Христова, орошала его и давала ему силу. Тело же его свидетельствовало о пережитом: всё в рубцах и ранах, съежившееся, утратившее человеческий облик; но Христос, в нем страждущий, его и прославил, обессилив врага и на этом примере показав остальным, что ничто не страшно, где любовь Отца, ничто не больно, где слава Христова.

Через несколько дней беззаконники принялись вновь пытать мученика, рассчитывая, что если они подвергнут его распухшие и воспаленные члены тем же мучениям, то они или одолеют его — а он тогда не мог вынести даже прикосновения руки,— или же он умрет под пыткой и смерть его распугает остальных. Ничего подобного с ним, однако, не случилось: в последующих пытках он, вопреки всеобщим ожиданиям, окреп, распрямился, приобрел прежний облик и способность пользоваться своими членами: вторичные пытки стали ему не в наказание, а, по милости Христовой, в исцеление.

Библиаду, одну из отрекшихся, диавол уже собирался поглотить, но, желая, чтобы она была осуждена еще и за кощунство, повел ее на пытку, понуждая обвинять нас в делах безбожных — а была она существом хрупким и робким. Она, однако, под пыткой отрезвилась и, можно сказать, проснулась от глубокого сна: временная боль напомнила ей о вечной казни в геенне, и она стала противоречить клеветникам: "Как могут эти люди есть детей, если им запрещено есть кровь даже неразумных животных?" После этого она заявила, что она христианка. Ее причислили к мученикам.

Стойкость мучеников, руководимых Христом, обессилила эти тиранические наказания, и диавол измыслил другие козни: заключение в мрачные, очень суровые тюрьмы, растягивание ног на деревянной доске до пятой дыры и прочие мучения, которым злобные слуги диавола, исполненные его духа, обычно подвергают заключенных. Многие умерли, задохнувшись в тюрьме,— именно те, которых Господь пожелал освободить таким образом, являя Свою славу. Другие, терпевшие такие горькие муки, что, казалось, они не смогут выжить даже при самом тщательном уходе, продолжали жить в тюрьме: без всякой людской заботы, укрепленные от Господа душевно и телесно, они и других уговаривали и утешали. А новички, только что схваченные, еще не знакомые с телесными страданиями, не выносили тяжести заключения и умирали в тюрьме.

Епископское служение в Лугдуне было вверено блаженному Пофину. Было ему за девяносто, телесно он очень ослаб, с трудом дышал по причине телесной слабости, но был укреплен духом ревности и гоним жаждой мученичества. Он сам повлекся к судье, изможденный телом и от старости, и от болезни, но соблюдающий в себе душу, дабы через нее торжествовал Христос. Воины подвели его к судье; их сопровождали городские власти и огромная толпа, вопившая на вес лады так, словно он Сам Христос. Исповедание его было прекрасно. На вопрос легата, что это за Бог у христиан, он ответил:

"Будешь достоин — узнаешь". Тогда его безжалостно поволокли, всячески осыпая ударами. Стоявшие рядом, не уважая его старости, били его руками и пинали ногами; находившиеся подальше швыряли всем, что попадало под руку: все считали преступным нечестием отстать в этом грубом издевательстве; думали, что таким образом они мстят за своих богов. Пофина, едва дышавшего, бросили в тюрьму, и через два дня он испустил дух. И тут проявилась великая попечительность Господня и обнаружилось безмерное милосердие Иисусово, редкое даже для нашего братства, но отвечающее Христову замыслу.

Схваченные первоначально и отрекшиеся все равно содержались в заключении и были тоже пытаемы. В то время отречение было бесполезно, и объявившие себя тем, чем они и были, были посажены как христиане и ни в чем другом их не обвиняли; этих же держали как убийц и развратников, и по сравнению с остальными наказаны они были вдвойне. Радость мученичества, надежда на обещанную награду, любовь ко Христу, дух Отчий — все это облегчало участь исповедников; зато отрекшихся сильно мучила совесть: когда узников выводили, то их сразу можно было отличить по виду. Исповедники шли веселые; на их лицах была печать благодати и славы; оковы казались достойным украшением — так идет невесте одежда с золотым шитьем. От них исходило благоухание Христово; некоторые даже думали, что они умащиваются миром; отрекшиеся шли понурые, приниженные, всякое благообразие было ими утрачено; к тому же язычники оскорбляли их как низких трусов, обвиняли в человекоубийстве; они утратили почетное, славное, животворящее имя. Видя это, и остальные укреплялись; схваченные не сомневаясь произносили свое исповедание, не раздумывая над диавольскими доводами".

"Мученичество их кончалось разной смертью: венок, сплетенный из всевозможных цветов разной окраски, поднесли они Отцу. Им, благородным борцам, одержавшим в разных состязаниях великую победу, надлежало получить венец бессмертия.

Матура, Санкта, Бландину и Аттала бросили в амфитеатре зверям и языческой бесчеловечности, как зрелище; ради наших был назначен особый день травли. Матур и Санкт прошли в амфитеатре через все мучения, будто раньше вообще ничего не претерпели; вернее, как уже одолевшие противника во многих схватках и ведущие борьбу за самый венок, они перенесли опять принятый в тех местах переход от бичевания к бросанию зверям и вообще всё, что со всех сторон требовал обезумевший народ. Их, наконец, посадили на железное кресло; чад от поджариваемых тел окутал их. Язычники не унимались и бесновались еще больше, желая победить их выдержку, но ничего не услышали от Санкта, кроме тех слов, в которых он с самого начала привык излагать свое исповедание. Так как мученики в этом длительном состязании по большей части оставались живы, то в конце концов их закололи. В течение этого дня вместо пестрого разнообразия звериной травли зрелищем служили только мы.

Бландину решено было подвесить к столбу на съедение зверям. Вид ее, словно распятой на кресте, ее горячая молитва внушали много рвения состязавшимся: благодаря сестре телесными глазами увидели они Распятого за нас; да убедятся уверовавшие в Него, что каждый пострадавший за Христа находится в вечном общении с Богом живым. Так как ни один зверь не прикоснулся к Бландине, то ее сняли со столба и опять отправили в тюрьму. Она сохранялась для другого состязания: да одержит победу во многих схватках и сделает неизбежным осуждение коварного змия; да одушевит братьев она, маленькая и слабая, ничтожная — и великий непобедимый борец за Христа, одолевшая врага во многих схватках и за эту борьбу увенчанная венцом бессмертия.

Чернь настойчиво требовала казни Аттала (он был человеком известным). Он вышел, готовый к борьбе: совесть его была чиста, он по-настоящему был наставлен в христианском учении и всегда свидетельствовал у нас об истине. Его обвели кругом амфитеатра; впереди несли дощечку с латинской надписью: "Это Аттал-христианин". Хотя народ и кипел от ненависти к нему, но легат, узнав, что он римский гражданин, приказал держать его вместе с остальными в тюрьме, о которых он послал письмо кесарю: он ждал решения.

А пока что время для них не шло праздно и бесплодно; за их терпение явлено им было безмерное милосердие Христово: живые оживили мертвых, мученики простили отрекшихся. Благодаря исповедникам большинство отступников вернулось к вере, зачало новые плоды, загорелось и выучилось исповеданию. Ожившие, полные сил подходили они к кафедре для нового допроса, и радовался Господь, не желающий смерти грешника, милостивый к кающимся.

От кесаря пришел ответ: исповедников мучить; кто отречется, тех отпустить. Как раз начиналось Собрание провинциалов (очень многолюдное, так как на него сходятся ото всех племен), и легат превратил выход мучеников к трибуне в театральное зрелище для толпы. Тут он опять их допрашивал: римским гражданам велел отрубить головы, а остальных бросить зверям.

Прославили Христа, вопреки ожиданию язычников, недавние отступники. Их допрашивали каждого особо, обещая освобождение, но они исповедали свою веру и были причислены к мученикам. В стороне остались те, в ком не было и следа веры, кто не понимал, что значит брачная одежда, и не имел страха Божия. Сыны погибели, они самим отречением произнесли хулу на Путь; все остальные объединились с Церковью.

При допросе присутствовал некий Александр, фригиец родом, врач. Он много лет жил в Галлии и почти всем был известен своей любовью к Богу и смелостью своей речи; не был он обделен и апостольским даром. Стоя у трибуны, он знаками поощрял исповедников; стоявшим кругом казалось, что он в родовых схватках, и чернь, раздраженная тем, что недавние отступники стали исповедниками, стала вопить, что это дело Александра. Легат подозвал его и стал допрашивать, кто он, и, обозлившись на его ответ: "Христианин", осудил на съедение зверям. На следующий день он вышел на арену вместе с Атталом, и легат, в угоду черни, и Аттала отдал зверям. В амфитеатре они испытали на себе все орудия, придуманные для пыток, и выдержали великое состязание; наконец, их закололи. Александр не издал ни слова, ни звука: сердце его было с Богом. Аттал, когда его посадили на железное раскаленное кресло и от его тела пошел запах жареного, сказал, обращаясь к толпе, по-латыни: "Это вот и есть поедание людей — то, что вы делаете, а мы не едим людей и вообще не делаем ничего дурного". Когда его спросили об имени Бога, он ответил: "Бог не имеет имени, подобно человеку".

После всего, в последний день травли, вывели опять Бландину с Понтиком, мальчиком лет пятнадцати. Их приводили каждый день поглядеть на мучения других и заставляли поклясться именем языческих идолов — а они пребывали в пренебрежительном спокойствии. Толпа озверела; не пожалели ребенка, не устыдились женщины: их обрекли на все пытки, провели по всему их кругу, неизменно заставляли поклясться, но ничего не добились. Понтика ободряла сестра: язычники видели, как она убеждала и укрепляла брата. Он, мужественно выдержав все мучения, испустил дух.

А блаженная Бландина, последняя из всех, убеждавшая, как благородная мать, своих детей и проводившая их, победителей, к Царю, прошла через все страдания своих детей и поспешила к ним, ликуя о своем отходе и радуясь ему, словно приглашенная на брачный пир, а не брошенная на съедение зверям. После бичей, встречи со зверями, раскаленной сковороды ее, наконец, посадили в ивовую корзину и бросили быку. Животное долго подбрасывало ее, но она уже ничего не чувствовала в надежде обетованного и в общении со Христом. Ее тоже закололи. Сами язычники сознавались, что у них ни одна женщина не смогла бы выдержать столько таких мучений.

Их безумие и жестокость к святым и тут не насытились. Свирепые варварские племена, растревоженные лютым зверем, с трудом успокаиваются. Они придумали нечто новое, свое: стали издеваться над мертвыми телами. Лишенные человеческой способности рассуждать, они не устыдились своего поражения, но, как звери, еще больше распалились гневом; и легат и народ испытывали одинаковую и несправедливую ненависть к нам, да исполнится Писание: "Неправедный пусть еще делает неправду, и святой да освящается еще". Тела задохнувшихся в тюрьме выбросили собакам и старательно охраняли днем и ночью, чтобы никто из наших не похоронил их. Выбросили то, что осталось от огня и звериных зубов; истерзанные, обугленные куски, а также головы и обрубки туловищ — все это много дней подряд оставалось без погребения и охранялось с воинской старательностью. Одни при виде этих останков злобно скрежетали зубами, ища, чем бы еще отомстить; другие, смеясь, издевались, восхваляли своих идолов и приписывали им наказание христиан. Люди более мягкие, склонные до некоторой степени к состраданию, укоряли нас, говоря: "Где же их Бог? Какая им польза от их веры, за которую они отдали жизнь?" Так по-разному отнеслись к нам люди, мы же пребывали в великой печали, ибо не могли тела их предать земле. И ночь не приходила на помощь, и деньги не убеждали, и мольбы не трогали: останки мучеников всячески охраняли, словно в расчете на большую выгоду от того, что не будет у них могил".

"Тела мучеников, всячески поруганные в поучение всем, оставались шесть дней под открытым небом, затем беззаконники их сожгли и смели пепел в реку Родан, протекающую поблизости, чтобы ничего от них на земле не оставалось. Они это делали в расчете победить Бога и отнять у них возрождение. Они так и говорили: "Чтобы и надежды у них не было на воскресение, поверив в которое они вводят странную новую веру, презирают пытки и готовы с радостью идти на смерть. Посмотрим, воскреснут ли они, и сможет ли их Бог помочь им и вырвать из наших рук".

Все это случилось в христианских Церквах при упомянутом императоре. По этим событиям можно разумно заключить о том, что делалось в остальных провинциях. Стоит добавить из этого же письма дословный рассказ о доброте и человеколюбии упомянутых мучеников:

"Столь ревностно подражали они Христу, Который, "будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу", что столь прославленные не раз и не два, а многократно мучимые, бросаемые зверям и возвращаемые в тюрьму, все в ожогах, рубцах и ранах, они не только сами не объявляли себя мучениками, но запрещали нам их так называть, и, если кто в письме или разговоре обращался к ним: "мученики", они горько его упрекали. Они охотно отдавали звание мученика Христу, верному, истинному Мученику, Первенцу из мертвых, Владыке жизни в Боге; вспоминали уже отошедших мучеников и говорили: "вот они, мученики: Христос удостоил принять их при исповедании, запечатлев смертью их свидетельство, а мы просто исповедники ничтожные". И они со слезами просили братьев усиленно молиться, чтобы им устоять до конца. Они на деле показали силу мученичества: смело разговаривали с язычниками; их терпение, бесстрашие, твердость показали благородство их душ; исполненные страха Божия, они просили братьев мучениками их не называть".

"Они смиренно склонялись под мощной рукой, которая теперь высоко вознесла их. Тогда они всех защищали и никого не обвинили: развязали всех, никого не связали. Молились за палачей, как Стефан мученик, достигший совершенства: "Господи! не вмени им греха сего". Если он молился за побивающих его камнями, то насколько же больше за братьев?"

"Любовь их была настоящей, и потому шла у них великая война с диаволом: они хотели так сдавить ему глотку, чтобы он изверг из себя еще живыми тех, кого собрался целиком поглотить. Они не превозносились над падшими; по материнскому милосердию своему уделяли нуждающимся от своего избытка и, проливая за них обильные слезы перед Отцом, просили даровать им жизнь, и Он давал ее; они отдавали ее ближним и, победив все, отходили к Богу. Они всегда любили мир, мир завещали нам, с миром ушли к Богу. Матери не оставили забот и братьям не раздор и вражду, а радость, мир, единомыслие и любовь".

Рассказ о любви тех блаженных мучеников к падшим братьям да послужит на пользу тем, кто потом так бесчеловечно и безжалостно обходился с этими членами Христовыми.

[ вернуться к оглавлению ]

ИЗ КНИГИ 8

У нас не хватит сил достойно рассказать о том, каким уважением пользовалась до нынешнего гонения вера в Бога Вседержителя, возвещенная Христом всем людям, эллинам и варварам, и как свободно ее проповедовали. Об этом свидетельствуют и благосклонные к нам указы императоров, и поручения нам управлять провинциями, и избавление нас от мучительной необходимости приносить жертвы: императоры очень расположились к нашей вере. Что сказать о лицах, живших при дворе, и о самих государях? Своим близким, женам и детям, их близким они разрешали свободно в их присутствии говорить о Боге, разрешали держаться в жизни христианских обычаев; им почти разрешали хвалиться свободным исповеданием веры; служителей-христиан предпочитали другим. В числе их был и знаменитый Дорофей, самый преданный, самый верный слуга, за это особенно чтимый людьми, стоящими у власти. Таким же уважением за свою веру в Бога пользовались известный Горгоний и другие. С каким доброжелательством относились к предстоятелям Церквей прокураторы и правители! Как описать эти многотысячные собрания в каждом городе, эти удивительные толпы людей, стекающиеся в дома молитвы! Старых зданий было мало; по всем городам воздвигали новые обширные церкви. Так шли в то время наши дела: с каждым днем наше благополучие росло и умножалось; ничья зависть нам не мешала, и злобный демон не мог ни очернить нас, ни подстроить людские козни, пока над нами была рука Божия, охранявшая народ, этого достойный.

И вот эта полная свобода изменила течение наших дел: все пошло кое-как, само по себе, мы стали завидовать друг другу, осыпать друг друга оскорблениями и только что, при случае, не хвататься за оружие; предстоятели Церквей — ломать друг о друга словесные копья, миряне восставать на мирян; невыразимые лицемерие и притворство дошли до предела гнусности. Божий суд, по обыкновению, щадил нас (собрания еще устраивались) и направлял нас, без крайних мер, к кротости. Гонение началось с братьев, находившихся в войсках. Словно лишившись всякого разумения, мы не беспокоились о том, как нам умилостивить Бога; будто безбожники, полагая, что дела наши не являются предметом заботы и попечения, творили мы зло за злом, а наши мнимые пастыри, отбросив заповедь благочестия, со всем пылом и неистовством ввязывались в ссоры друг с другом, умножали только одно — зависть, взаимную вражду и ненависть, раздоры и угрозы, к власти стремились так же жадно, как и к тирании тираны. Тогда, да, тогда исполнилось слово Иеремии: "Омрачил Господь в гневе Своем дочь Сиона, сверг с небес на землю славу Израиля и не вспомнил о подножии ног Своих в день гнева Своего. Потопил Господь всю красу Израиля и уничтожил все ограждения его". И в псалмах предсказано: "Уничтожал завет с рабом Своим и поверг на землю — через разрушение церквей — Свое святилище, уничтожил все ограды его v исполнил страха его крепости. Расхищали его толпы народа — все, идущие путем своим, и, сверх того, стал он посмешищем у соседей своих. Возвысил Господь десницу врагов его и удалил помощь от меча его и не поддержал его в битве. Он лишил его чистоты и престол его поверг на землю; сократил дни времени его и покрыл стыдом всех людей".

Всё это действительно исполнилось в наши дни. Своими глазами видели мы, как молитвенные дома рушили от верха и до самого основания, а Божественные святые книги посередине площади предавали огню; как церковные пастыри постыдно прятались то здесь, то там, как их грубо хватали и как над ними издевались враги. Тогда сбылось другое пророческое слово: "Пролился позор на вождей, и бродили они не по дороге, а по местам нехоженым". Не наше дело, однако, описывать постигшие их мрачные бедствия; в мою задачу не входит сообщать потомству об их раздорах и безумствах перед гонением. Мы решили ничего больше не говорить о них, кроме того, что оправдывает суд Божий. Меня не увлекает желание увековечить память ни тех, кто впал в искушение по случаю гонения, ни тех, кто потерпел крушение всякой надежды на спасение и по собственному выбору был низвергнут в кипящую пучину. Я расскажу в этой, касающейся всех, истории только о том, что может послужить на пользу, во-первых, нам самим, а затем и нашим потомкам.

Отправимся же в путь и вкратце расскажем о священных подвигах мучеников за слово Божие.

Шел девятнадцатый год правления Диоклитиана, когда в месяце дистре (у римлян это март), накануне праздника Страстей Господних, повсюду был развешан императорский указ, повелевавший разрушать церкви до основания, а Писание сжигать и объявлявший людей, державшихся христианства, лишенными почетных должностей; домашняя прислуга лишалась свободы.

Таков был первый указ против христиан; вскоре за ним последовали и другие распоряжения: предписывалось всех епископов повсеместно сначала заключить в тюрьму, а затем всякими средствами заставить их принести жертву.

Тогда, именно тогда многие предстоятели Церквей мужественно претерпели жестокие мучения; многое можно рассказать об этих великих подвигах. Тысячи других, не помнивших себя от трусости, при первом же натиске сразу лишились всех сил. Из числа же первых каждый выдержал попеременно разные виды пыток: одного мучили бичеванием, другой терпел невыносимые страдания от дыбы и "когтей"; некоторые тут и обрели горестный конец жизни. Состязания иного рода ожидали других: одного толкали и, силой подведя к гнусным, нечистым жертвам, отпускали как принесшего жертву, хотя он ее и не приносил; другой вовсе и не подходил к жертвеннику и не прикасался ни к чему нечистому, но люди утверждали, что он принес жертву, и человек молча уходил оклеветанным; полумертвого выбрасывали как мертвеца; лежавшего на земле долго волочили за ноги и причисляли к принесшим жертву. Кто-то громко выкрикивал свое отречение от жертвоприношения; кто-то во всеуслышание провозглашал, что он христианин, и хвалился исповеданием имени Спасителя; кто-то настаивал, что он не приносил жертвы и никогда ее не принесет.

Этих людей били по зубам, лицу и щекам, и затем солдаты из отряда, с этой целью поставленного, с силой выталкивали их. Враги веры придавали большое значение этой кажущейся победе. Эти меры были безуспешны по отношению к святым мученикам. Хватит ли у нас слов в точности рассказать о них?

Можно было бы рассказать о тысячах христиан, показавших изумительное мужество в исповедании веры в Бога Вседержителя, и не только во времена, когда поднималось гонение, а значительно раньше, когда все наслаждались миром. Недавно, совсем недавно, словно от глубокого сна, пробудился получивший власть и тайком, скрытно, после Деция и Валериана, пошел на Церковь, но объявил войну не всем нам сразу, а испытал свои силы сначала только на войске (он думал, что ему будет легко уловить и остальных, если он сначала одолеет сопротивление военных). Стало, однако, явно, что большинство военных радостно соглашаются жить жизнью простых граждан, лишь бы не отрекаться от веры в Творца вселенной. Военачальник — кто бы им тогда ни был — сразу же начал преследование в войсках; он перебрал людей и кое-кого удалил, предлагая на выбор: или повиноваться, пребывая и дальше в своем звании, или, наоборот, лишиться его, если они будут противиться приказу. Весьма многие воины рати Царства Христова исповедание Его немедленно и безусловно предпочли своей мнимой известности и своему мнимому благополучию. Случалось, что один-два человека за свое крепкое стояние в вере платили не только потерей звания, но и жизнью, ибо тот, кто осуществлял свой замысел, крутых мер не применял и осмеливался проливать кровь лишь немногих, боясь, по-видимому, большого числа верных и не решаясь пойти войной сразу на всех.

Наконец, он открыто напал на нас, и нет слов рассказать, скольких мучеников — и каких! — жители каждого города и селения могли своими глазами видеть повсюду.

Сразу же, как только в Никомидии был обнародован указ о Церквах, некий человек, не безызвестный, но самого высокого, по мирским представлениям, звания, движимый горячей ревностью по Боге и побуждаемый верой, схватил указ, прибитый на виду в общественном месте, и разорвал его на куски, как безбожный и нечестивейший. В городе находилось два властителя: один — самый старший и другой, занимавший после него четвертую ступень в управлении. Тот же человек, местный житель, прославившийся таким образом, выдержал всё, что полагалось за такую дерзость, сохраняя до последнего вздоха ясный ум и спокойствие.

Наше время поставило выше всех героев, прославляемых у эллинов и варваров за свое удивительное мужество, замечательных мучеников: Дорофея и бывших с ним императорских придворных юношей; господа удостоили их высокой чести и были расположены к ним, как к родным детям. Они скончались, считая истинным богатством, большим, чем мирская слава и роскошь, поношения, страдания за веру и смерть; для них придумывали разные их виды. Я упомяну о том, как скончался один из них, предоставляя читателям заключить, что происходило и с другими.

Одного человека в Никомидии привели на площадь и в присутствии упомянутых властителей велели принести жертву; он отказался. Его велели раздеть, подвесить и сечь по всему телу бичами, пока, умученный, он, пусть и против воли, не сделает, что приказано. Он терпел, бесповоротный в своем решении, хотя кости его уже были видны; и вот составили смесь из уксуса с солью и стали поливать уже помертвевшие части тела. Он презрел и эти страдания; тогда притащили на середину железную решетку, подложили под нее огонь и стали жарить то, что оставалось от его тела, так, как жарят мясо, приготовляемое в пищу, не целиком, чтобы он сразу не скончался, а по частям: пусть умирает медленно. Уложившим его на огонь разрешено было снять его не раньше, чем он знаком даст согласие выполнить приказ. Мученик, однако, не сдался и победоносно испустил дух среди мучений. Так был замучен один из императорских придворных юношей. Его звали Петром, он был достоин своего имени.

Не меньшими были и страдания других, но, сокращая слова ради соразмерности в работе, мы не станем о них говорить. Упомянем только, что Дорофей и Горгоний вместе с большей частью императорской челяди после многоразличных подвигов были удавлены и получили награду за свою Божественную победу.

В то же время Анфим, тогдашний предстоятель Никомидийской Церкви, был обезглавлен за свидетельство о Христе. К нему присоединился целый сонм мучеников. Не знаю, что было причиной пожара, вспыхнувшего в те дни в никомидийском дворце, но пошла молва, будто это дело христиан; подозрение было ложным, но, по повелению императора, местных христиан стали избивать поголовно без разбора: одних закалывали мечом, другие кончали жизнь на костре. Говорят, что по какому-то Божественному, непостижимому побуждению мужья вместе с женами кидались в костер. Множество людей палачи привязывали к лодкам и топили в морской пучине. Императорских придворных юношей по кончине их не предали с подобающей честью земле; мнимые владыки решили, что тела их следует вырыть и бросить в море, чтобы никто не пришел поклониться им, покоящимся в могилах, и дабы не сочли их богами. Таков был ход их мыслей. Вот что происходило в Никомидии в начале преследования.

Мы знаем, кто прославился в Палестине, знаем, кто в Тире Финикийском. Кто не будет потрясен, видя, как эти воистину изумительные борцы за веру стойко переносили длительное бичевание и сразу же после него состязание с кровожадными зверями! С изумительной выдержкой встречали эти благородные люди нападение любого зверя: леопарда, медведя той или другой породы, дикого кабана, быка, разъяренных от прижигания каленым железом. Мы и сами присутствовали при этом и видели, как в свидетельствовавшем о Спасителе нашем явно присутствовала и являла себя Божественная сила Самого свидетельствуемого Иисуса Христа. Плотоядные звери долго не осмеливались ни прикасаться, ни даже подходить к телам людей, возлюбленных Богом, а кидались на тех, кто, стоя за ареной, их дразнили. Святые борцы одиноко стояли, обнаженные, и, как им было приказано, размахивали руками, привлекая зверей на себя, но звери к ним даже не прикасались. А иной раз звери устремлялись на них, но, как бы удерживаемые Божественной силой, они отходили вспять.

Так продолжалось долго, и зрители были чрезвычайно удивлены, тем более, что когда первый зверь ничего не делал, выпускали второго и третьего на одного и того же мученика. (Можно было поражаться стойкому терпению этих святых и непоколебимой твердости этой молодежи. Ты увидел бы юношу неполных двадцати лет, стоящего без оков с крестообразно распростертыми руками, погруженного в молитву душой спокойной и бестрепетной; он не сходил с места, где стоял, а медведи и леопарды, дыша свирепостью и смертью, почти касались его тела, и только Божественная невыразимая сила, не знаю — как, заставляла их не разевать пасть и отбегать вспять. Вот каков был этот человек.

Мог бы ты увидать и других (их было всего пятеро): их бросили разъяренному быку. Он поднимал на рога подходивших к арене и, подбросив их, истерзав, оставлял полумертвыми, но, устремившись на святых мучеников, он, грозный и свирепый, не мог к ним и подойти. Он бодал рогами и бил копытами то там, то здесь; разъяренный от прижигания каленым железом, дышащий яростью и гневом, он был отброшен Божественным промышлением и не нанес им никакого вреда; пришлось выпустить на них других зверей. В конце концов, после того, как их кидали разным страшным зверям, их закололи мечом и, вместо земли и могилы, предали морским волнам.

Вот каково было состязание, которое выдержали в Тире египтяне, боровшиеся за веру.

Можно было бы удивляться и тем, кто был замучен себя на родине. Здесь тысячи людей — мужчин, женщин, детей, презрев эту временную жизнь, вытерпели за учение Спасителя нашего смерть различного рода: одних после "когтей", дыбы, жестокого бичевания и множества разнообразных пыток, о которых и слушать страшно, предавали огню; других топили в море; иные мужественно подставляли свои головы под мечи палачей; некоторые умирали в пытках; иных уморили голодом, других распинали — или как обычно распинают преступников, или более жестоким образом, пригвождая головой вниз и оставляя в живых, пока они не погибали от голода на самом кресте.

Пытки и страдания, которые вынесли мученики в Фиваиде, превосходят всякое описание. Их терзали "когтями" и раковинами, пока они не расставались с жизнью; женщин, привязав за одну ногу, поднимали с помощью каких-то орудий в воздух головой вниз, совершенно обнаженных, ничем не прикрытых — зрелище для всех глядевших и позорнейшее, и по своей жестокости бесчеловечнейшее. Других привязывали к веткам деревьев: с помощью каких-то приспособлений две самые крепкие ветки притягивали одну к другой, привязывали к каждой ногу мученика; затем ветки отпускали, они принимали свое естественное положение, и человек был раздираем пополам. Все это творилось не несколько дней, не в течение короткого времени, а длилось долгие-долгие годы. Погибших бывало иногда больше десяти, иногда больше двадцати, случалось, что не меньше и тридцати, а в иной раз число их доходило почти до шестидесяти. Иногда в один день сразу бывало убито сто человек: мужчин, детей, женщин, которые скончались после разнообразных пыток, сменявших одна другую.

Мы находились в тех местах и видели, как в один день разом гибло множество людей: у одних рубили головы, других жгли на костре; мечи, которыми убивали, тупились, железо ломалось; уставали сами палачи, сменявшие друг друга. Тогда же увидели мы изумительный порыв и воистину Божественные силу и мужество уверовавших во Христа Божия. Еще читали приговор одним мученикам, как уже со всех сторон к судейскому помосту сбегались другие люди и объявляли себя христианами, не беспокоясь о пытках, ужасных и разнообразных; бесстрашно проповедуя Бога Творца, они с радостью, с улыбкой и благодушием принимали смертный приговор и до последнего вздоха пели благодарственные гимны Творцу. Это были удивительные люди, но особого удивления заслуживают те, кто выделялись богатством, родовитостью, славились красноречием и философским образованием и всё это вменили в ничто по сравнению с истинным благочестием и верой в Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа. Таков был Филором, который занимал крупную должность управляющего царской казной в Александрии; он ежедневно бывал в суде, как судья, и его всегда сопровождала, в соответствии с его званием, воинская охрана. Таков был Филеас, епископ Тмуитской Церкви, человек прославленный и исполнением общественных обязанностей у себя на родине, и своими щедротами, и философским образованием. Напрасны были уговоры многочисленных родственников и друзей, включая занимавших важные должности, и самого судьи, увещавшего их пощадить себя и пожалеть жен и детей,— жизнь не могла уловить их своими приманками и не заставила пренебречь заповедями Спасителя нашего об исповедании и отречении. Всем угрозам и оскорблениям судьи они противопоставили мужественное и любомудрое рассуждение, вернее, душу благочестивую, любящую Бога, и оба были обезглавлены.

Мы говорили, что Филеас заслуживал большого уважения за свою осведомленность в науках мирских; пусть же он предстанет сам и, свидетельствуя о себе самом, покажет, каков он был, и своими словами, гораздо точнее, чем я, расскажет, что происходило при нем в Александрии.

Из письма Филеаса к тмуитам.

"Так как все эти примеры, образцы и прекрасные наставления находятся в Божественном Священном Писании, то бывшие с нами мученики незамедлительно возводили чистое око своей души к Богу Вседержителю; мысленно решив умереть за веру, они крепко держались своего призвания, обретя Господа нашего Иисуса Христа, вочеловечившегося ради нас, дабы истребить всякий грех, а нам дать все необходимое для входа в жизнь вечную, "ибо Он не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя, приняв образ раба, уподобился видом человеку и смирил Себя до смерти, и смерти крестной".

Поэтому, "ревнуя о дарах больших", мученики-христоносцы выдерживали всякую муку, все измышляемые для них пытки, причем некоторые не однажды, а двукратно, всякие угрозы, и не только словесные: воины, приставленные к ним, изощрялись в своих действиях. Они были непреклонны в своем решении, ибо "совершенная любовь изгоняет страх".

Найдется ли слово рассказать о доблестном мужестве, с которым они выдерживали каждую пытку? Всем желающим разрешено было издеваться над ними: их били палками, розгами, били бичами, ремнями, кнутами. Зрелище этих мучений постоянно возобновлялось, и какая была тут злоба! Людей, со связанными за спиной руками, подвешивали к столбам и воротом растягивали все их конечности, затем палачам отдавалось приказание искалечить им своими орудиями всё тело: не только бока, как убийцам, но и живот, и ноги, и щеки. Подвешивали за одну руку к колонне портика: это растяжение суставов и членов было самой страшной мукой. Привязывали к колоннам лицом и так, чтобы ноги не касались земли: под тяжестью тела узы натягивались и сильнее его сжимали. Мученики терпели это не только в то время, пока правитель их допрашивал и занимался ими, а в течение почти целого дня, когда он переходил к другим, а первых предоставлял надзору своих помощников: не сдастся ли кто-нибудь, побежденный пытками. Приказано было также безжалостно усугублять их мучения, а умирающих снимать и волочить по земле. У них не было и тени снисхождения к нам: они думали о нас и обращались с нами так, словно мы сущее ничтожество. После этих мучений придумали другую пытку: укладывали на доску и растягивали за обе ноги до четвертой дыры; приходилось поневоле лежать навзничь, потому что все тело было в ранах от ударов. Бросали людей на землю и заставляли их лежать под страхом возобновления мучений. Страшное зрелище представляли их тела с разными следами от пыток. Так всё и шло: одни умирали в пытках, посрамляя врага своей выдержкой; другие, запертые полумертвыми в тюрьме, умученные, умирали через несколько дней. Остальные, через лечение восстановив свои силы, становились дерзновеннее, так что когда им предлагали на выбор: или прикоснуться к мерзкой жертве и остаться в живых, получив от врагов достойную проклятия свободу, или же, не принося жертвы, выслушать смертный приговор,— они без колебания радостно шли на смерть. Они знали, что определено в Святом Писании: "Кто приносит жертву другим богам, да будет истреблен" и "Да не будет у тебя других богов, кроме Меня".

Таковы слова истинного мудреца и боголюбивого мученика, которые он написал братьям своей епархии из тюрьмы накануне вынесения смертного приговора. Он рассказывал, чему был подвергнут, и одновременно убеждал братьев крепко держаться веры Христовой после его кончины, которая скоро последует.

Зачем упоминать мне по именам остальных, пересчитывать множество людей или описывать многоразличные мучения дивных мучеников? Одних, как в Аравии, зарубили секирами; другим, как в Каппадокии, ломали ноги; иногда подвешивали головой вниз и разводили под ними слабый огонь: люди задыхались в дыму, поднимавшемся от горячих сучьев, как случилось в Месопотамии; а иногда, как в Александрии, им отрезали носы, уши, руки и уродовали другие члены и части тела.

Вспоминать ли антиохийских мучеников, которых поджаривали на раскаленных решетках с расчетом не сразу их умертвить, а подольше мучить; другие предпочитали положить в огонь правую руку, чем прикоснуться к мерзкой жертве. Некоторые, избегая испытания и не дожидаясь, пока их схватят враги, бросались вниз с высоты дома: в сравнении с жестокостью безбожников такая смерть казалась счастливым жребием.

Страшно слушать, что терпели мученики в Понте: им загоняли под ногти на руках острые тростинки и прокалывали насквозь пальцы; расплавив свинец, поливали этим кипящим металлом спину, обжигая нежные части тела.

Некоторым постыдно и бесчувственно причиняли невыразимые страдания во внутренностях и тайных органах. Благородные законопослушные судьи, выставляя напоказ свои способности как некую мудрость, с великим усердием придумывали, какую бы новую пытку изобрести, и старались превзойти друг друга, словно в состязании за награду.

В таких-то состязаниях просияли по всей вселенной преподобные Христовы мученики, всюду, естественно, поражавшие тех, кто видел их мужество. В них проявлена была воистину Божественная неизреченная сила Спасителя нашего. Назвать каждого по имени было бы долго, вернее, невозможно.

Вот что происходило во все время преследования; на десятом году оно, по милости Божией, совсем прекратилось, а затихать стало на восьмом году. Когда явлено было по Божественной небесной благодати милосердное о нас смотрение, те же самые правители, которые раньше затеяли против нас войну, удивительно переменились в своих мыслях и стали поступать совсем иначе, гася широко распространившийся пожар гонения благосклонными к нам эдиктами и снисходительными распоряжениями.

Дело тут было не в людях: действовало не сострадание, как мог бы кто-нибудь сказать, не человеколюбие властителей — ничуть нет! — ежедневно ведь от начала и до нынешнего часа измышлялись против нас самые жестокие меры, против нас пускались в ход разнообразные средства. Здесь был явно виден Божественный Промысел: отношение людей к нам изменилось, виновник всего зла был наказан. Постигла его Божия кара: началось с телесной болезни, а завершилась она душевной. Вдруг на тайных членах его появился нарыв, затем в глубине образовалась фистулообразная язва, от которой началось неисцелимое разъедание его внутренностей. Внутри кишели несметные черви, и невыносимый смрад шел от его тела. Еще до болезни стал он от обжорства грузным и ожиревшим; невыносимым и страшным зрелищем была эта разлагающаяся масса жира. Те врачи, которые вообще не могли вынести это страшное и нестерпимое зловоние, были убиты; других, которые ничем не могли помочь этой раздувшейся глыбе и отчаялись спасти ее, безжалостно казнили.

Поняв в этих страданиях, какие преступления совершал он против христиан, он собрался с мыслями, призвал Бога Вседержителя, а затем, созвав окружавших его, велел немедленно прекратить гонение на христиан и царским указом и распоряжением побудить их строить церкви и совершать обычные службы, творя молитвы за императора. Сразу же за словами последовало дело — по городам развешаны были царские распоряжения, отменявшие прежние указы против нас:

"Император кесарь Галерий Валерий Максимин, непобедимый, август, великий понтифик, великий победитель германцев, великий победитель Египта, великий победитель Фиваиды, великий пятикратный победитель сарматов,... ,— жителям своих провинций желаем здравия.

Среди мер, принятых нами на благо и пользу народов, сначала решили мы восстановить все у римлян, согласно древним законам и общественным установлениям, заботясь о том, чтобы христиане оставили учение своих предков и образумились. В силу измышлений исполнились они такой самоуверенности, что не следуют установлениям древних и, может быть, даже тому, что принято было их родителями. Каждый живет по собственному усмотрению, как хочет: они сочинили сами себе законы, соблюдают их и составляют по разным местам различные общества.

Поэтому и последовало наше им повеление вернуться к установлениям предков; очень многие из них подверглись смертельной опасности, большое число было потревожено и умерло разной смертью.

Увидев, что многие, пребывая в своем безумии, не воздают подобающего поклонения ни богам небесным, ни Богу христиан, мы, по нашему человеколюбию и неизменной привычке даровать всем прощение, решили незамедлительно распространить наше снисхождение и на христиан: пусть они остаются христианами, пусть строят дома для своих собраний, не нарушая только общественного порядка. И в соответствии с этим разрешением христиане должны молиться своему Богу о благоденствии нашем, всего государства и своем собственном: да будет все хорошо в государстве и да смогут они спокойно жить у своего очага".

[ вернуться к оглавлению ]

вернуться на страницу публикаций

количество посетителей с 01 октября 2007

Последнее обновление:

Выпуск 13

Тема: Эпоха гонений на христиан

г. Н. Новгород

Скачать весь документ в ZIP архиве (73 Килобайта)

«Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире.»

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Скачать весь документ
в ZIP архиве
(73 Килобайта)